Окружное шоссе

Получалось, что напротив входа в кассу.

ДВЕНАДЦАТЬ ЧАСОВ СОРОК ЧЕТЫРЕ МИНУТЫ

Сегодня по приказу прокурора Вул был перевезен в Приморск. Узнав об этом, Мытарев распорядился немедленно доставить арестованного к нему.

Та неделя, которую Вул провел в Южном, несомненно, была ему на руку. У него оказалось достаточно времени все обдумать. Как бы он ни повел себя теперь, это будет поведение человека, хорошо организовавшего свою защиту.

В данную минуту тактика отношений с ним строится на предположениях, а не на фактах. К сожалению, он сейчас хозяин положения, но этого не знает и не почувствует, даже если играть с ним в открытую, - в подобных положениях любая откровенность принимается за недоговоренность. Он ждет атаки, а надо предложить ему мир. Надо любыми средствами сбить его с толку, заставить бросить позиции, которые он приготовился защищать. Сомнения - плохой спутник в рукопашной, а вдруг подоспеют ещё и факты? Ясно было одно: откровенность Вула стоит упорной кропотливой работы многих людей и времени, которого, как всегда в таких случаях, не хватало. Добиться этой откровенности значило бы все.

Ввели Вула. Он нащупал цепким взглядом хозяина кабинета, поклонился и замер, изобразив полную готовность исполнить все, что прикажут.

– Проходите и садитесь вот сюда, - показал полковник.

Вул обогнул стол и уселся напротив окна, сложив руки на коленях, воплощение смирения и покорности.

– Я знаком с вами давно, но встречаемся мы впервые, - начал Мытарев. Признаюсь, что эта встреча не вызывает во мне особой радости.

– Судьба, - виновато сказал Вул.

– Перестаньте. Я читал ваши показания и хочу сказать, что не верю ни одному слову. Если вы вдруг передумали и решили говорить по существу дела...

– Могу повторить, что рассказал, - поспешно вставил Вул.

– Ясно. Вам знакома фамилия Цырин?

– В первый раз слышу.

– Я так и думал. Тогда вам будет проще перенести этот удар... Цырин убит сегодня утром.

Вул не переменил ни позы, ни выражения лица.

– Распустилась молодежь, - сказал он безразлично.
– В ихнем возрасте мы вели себя скромнее.

– Знаем, как вы вели себя в "ихнем возрасте", - заметил полковник.

Машинально или с какой-то определенной целью Вул при упоминании о Цырине заговорил о молодых, и надо было показать, что это заметили, но вскользь, не выпячивая.

– Он действительно молод, - продолжал Мытарев, - это вы верно подметили. Ему тридцати не было. Работал шофером междугородного автобуса, часто бывал в столь чтимом вами Южном, а свободное время посвящал довольно своеобразным наклонностям.

Вул принимал игру.

– Не понимаю, какое это имеет отношение ко мне, - сказал он.
– Но, чтобы поддержать разговор, могу поинтересоваться, чем он занимался.

"Отлично, - подумал полковник.
– У тебя ведь одна цель - выбраться из дела с наименьшими потерями. Откровенность в твоем положении имеет смысл в определенное время, и, когда ты поймешь, что такое время настало, ты отыграешь.

Я проинформирую тебя сейчас, а потом дам возможность разобраться. У нас совершенно нет времени, но ты будешь считать, что у нас его вагон, а у тебя нет. Ты заспешишь, иначе я плохо изучил вашего брата за тридцать лет".

– Представьте, коллекционированием денежных знаков различного достоинства.

– На сберкнижке, что ли?
– тупо спросил Вул.

– В тайнике. Размеры собрания, несовместимые с возможностями коллекционера, не позволяли ему афишировать свое хобби. Заранее предвижу ваше удивление - деньги из тех, которые конкуренты перехватили у вас пятнадцатого. Ровно половина суммы. Каково?

– Все наше счастье - ваше. Вернее, ихнее, - спокойно констатировал Вул. А где ж вторая половина?

– Ее унес человек, убивший Цырина. Мы кое-что о нем знаем. Знаем, что он Цырину ровесник и как выглядит. Знаем, что деньги носит в потертом чемодане. Приняты все необходимые меры. Ему не уйти. В самое ближайшее время надеюсь порадовать вас хорошими вестями.

– Зачем вы мне это говорите?
– снова помрачнел Бул.
– Когда я слышу такие истории, я сильно волнуюсь, а у меня больное сердце.

– В чисто познавательных целях. Возможно, то, что вы сейчас услышали, пробудит в вас желание вспоминать. Не исключено, правда, что ваши сведения нам уже не понадобятся. Все может быть.
– Мытарев нажал кнопку звонка. Проводите, - сказал он появившемуся конвойному.

Дважды на десятиметровом пути от стола до двери оглянувшись, Вул вышел.

– Товарищ полковник, - возвестил селектор голосом Одинцова.
– Зенич. Переключаю на вас.

Что-то заскрежетало и зашипело, а потом из этих звуков вынырнул голос капитана.

– Слушаю, Владимир Николаевич, - сказал Мытарев.

ТРИНАДЦАТЬ ЧАСОВ ДЕВЯТНАДЦАТЬ МИНУТ

Нет, думал Зенич, по этим улицам совершенно невозможно проехать в дождь. И вообще автомобиль перестал быть подходящим транспортом, когда спешишь. Надо было предвидеть это и передвигаться на вертолете. И сюда прилететь на вертолете, прямо во двор, и всполошить это сонное царство.

Странно они здесь живут. На улице ни души, даже в продовольственном магазине никого, кроме продавцов, он не заметил. Впрочем, вот какие-то люди копошатся на соседнем участке, дом строят. Частные собственники - эти не признают ни дождя, ни выходного.

– Она дома, - нарушил молчание Киреев.

– Как вы узнали?

– Видите женщину на веранде? Это Литвинова. Пойдете один?

– Вместе. Она вас знает.

Они вышли из машины. На их появление у калитки отреагировал старый, неопределенного цвета пес, и Литвинова их увидела, но не вышла навстречу. По всему видно было, что гостей здесь не ждали.

Они долго ещё топтались у двери, пытаясь избавиться от грязи, а с навеса прыгала прямо за шиворот ржавая струйка, и пес гремел цепью и тосковал. Грязь, дождь и собачье уныние - они вобрали в себя все, чем представлялся Зеничу сегодняшний день. На веранде было тепло и уютно, пахло деревней, и Литвинова, крупная и красивая молодая женщина, мыла посуду.

– Добрый день, Любовь Ивановна, - поздоровался с ней Киреев.

– Здравствуйте, - сказал Зенич.

– Добрый, - кивнула женщина.

Она не сводила с гостей тревожных глаз, но продолжала вытирать тарелки.

– Товарищ Зенич из Приморска, - представил капитана Киреев.
– Занимается делом об ограблении.

– Не знаю, чем смогу быть полезна, - довольно неприветливо сказала женщина.
– Все, что знала, я уже рассказала.

Этот тон не шел к её облику. Это был не её тон и не её манера держаться, но что-то побуждало Литвинову вести себя подобным образом.

Женщину не радовал приход людей, чье дело, по логике вещей, должно было находить в ней живейший отклик. Их победа означала бы и её победу, трудную победу над пересудами. Зенич хорошо понимал, чего стоит унять молву в городе, где все на виду. Кто хоть однажды побывал в подобных обстоятельствах, хорошо знает убийственную силу всеобщего недоверия. Шепот ранит так же, как и пуля: человек ещё движется, но он уже не боец.

Находилась ли кассирша под влиянием суждений, для которых дала повод? Бесспорно.