Окружное шоссе

– Не интересовался, но очков не носит.

– Фотография Цырина, которую вы предъявляли для отознания в Южном, откуда она у вас?

– Копия с фотографии в личном деле.

– Качество оригинала?

– Маленькая плохая фотография пятилетней давности. Но другой не было.

– На которой Литвинова его все равно узнала. Фотография у вас с собой?

– Да.

– Тут у меня фотографии, сделанные в лодке. Давайте сравним.

– Вы допускаете...

– Ничего я не допускаю, - усталым голосом произнес Мытарев.
– Давайте сравнивать.

Он достал из верхнего ящика стола черный конверт, высыпал его содержимое на стол и разложил одну за другой восемь фотографий. Девятой в общем ряду положил увеличенную фотографию из личного дела Цырина. Склонившись над столом, они долго всматривались в них.

Первым нарушил молчание Мытарев.

– Ну, что ж, - сказал он, - со скидкой на дистанцию в пять лет и, так сказать, на разницу в положениях объекта можно допустить, что это фотографии одного и того же человека. Но, возможно, дело тут именно в скидке. Спросим Вула.

Он позвонил.

Ввели Вула.

– Спор у нас с капитаном вышел, - обратился к нему Мытарев.
– Капитан утверждает, что у Цырина с Бабурой не было, ну, ни малейшего сходства. Рассудите нас, пожалуйста.

– Проиграли вы, гражданин капитан, - усмехнулся Вул.
– Было сходство.

– Однако, не такое, чтобы их можно было спутать?

– Нет.

– И вы легко отличите одного от другого?

– Конечно

– Тогда скажите нам, чье это изображение?
– Полковник протянул ему одну из фотографий, сделанных на причале.

– Это Бабура, - мгновенно отреагировал Вул.
– Только почему он...

– А может, Цырин?
– усомнился полковник.
– Не путаете?

– Это Бабура, - повторил Бул.
– Но почему он в таком виде?

Последовала выразительная пауза.

Полковник позвонил.

Появился конвоир и вывел Вула.

– Как же все получилось?
– сокрушенно произнес капитан.
– Как?

– Перестаньте, - оборвал его Мытарев.
– Вы мне таким не нравитесь. В лодке убит Бабура, это ясно. Давайте думать как все поправить.

"Верно, - подумал капитан - Сейчас не время бить себя в грудь. Действовать надо".

– Что вы думаете по поводу пограничников?
– уже поспокойнее продолжал полковник.
– Киреев сообщил, что их восемнадцать человек.

– Кто-нибудь, включая отпускника, мог уехать, минуя Приморск?

– Нет.

– Кому для этой цели больше подходил самолет?

– Троим. Двоим в Свердловск и одному в Алма-Ату.

– Среди этих троих есть отпускник?

– Есть. Это ему в Алма-Ату.

– Меня, Владимир Николаевич, больше всего занимает отпускник. И вовсе не потому, что пассажирам автобуса пограничник показался отпускником. Он был один - демобилизованные обычно держатся вместе. Тем более, что всем в Приморск. р

– Но ведь кто-то мог и поотстать.

– Конечно. Вернемся к Цырину. Все его странности, несомненно, являлись составляющими одного чрезвычайно тонкого плана. Он спешил. Он бросил автобус, потому что спешил.

Он оставил в лодке половину денег, потому что спешил. Он пошел на эту жертву, надо думать, не без колебаний. Она была призвана сбить нас с толку и, признаемся, сбила: буквально до последней минуты мы считали, что убит именно Цырин. Но с другой стороны, он позволил себе появиться дома.

Почему? Имея гарантированный, как он считал, заслон? Какой?

– Он собирался воспользоваться мундиром и документами убитого и улететь мы уже обсуждали такую возможность, - сказал капитан.

– И улететь он должен был ещё сегодня рано утром, обойдя нас на несколько часов. Только вот куда он собирался лететь?

– В Алма-Ату, - сказал Зенич.

– Почему?

– Демобилизованные редко ездят поодиночке, вы правы.

Но это ещё не все. Положение демобилизованного не устраивало Цырина.

– Не совсем вас понимаю, Владимир Николаевич, но продолжайте.

– Тут ничего конкретного. Так, предположение. Я вдруг вспомнил, как сам служил. Отпуск дали, молчком приехал - дома никто ничего не знал. Увидели глазам своим не поверили. Зато уж когда демобилизовался... Четверо суток поезд шел, и я с каждой станции слал телеграмму. Здесь работает какая-то чисто солдатская психология: в отпуск лучше являться неожиданно, со службы наоборот. Предупреждал этот парень о своем приезде или нет, можно будет уточнить, но если нет, то Цырин об этом должен был знать.

– Любопытно. Ну и что?

– А то, что личина отпускника гарантирует Цырину двухнедельную фору десять дней отпуска, плюс дорога. Дома пограничника не ждут. В части о нем не станут беспокоиться до тех пор, пока не придет ему пора возвращаться. Не раньше этого срока что-то заподозрим и мы. В Алма-Ате же Цырин возникнет в своем истинном облике или в любом другом и двинет, куда ему надо. Считайте, что в этом случае след его окончательно утерян.

– Если все обстоит именно так...
– сказал полковник.
– Если именно так, повторил он, - то Цырин ещё здесь. Аэропорт закрыт вторые сутки. Нелетная погода - это иногда весьма кстати. Хотя, признаюсь, весь день я думал по-другому.

– Поеду, - сказал капитан.
– Поищу в аэропорту. Цырин человек настойчивый. Он будет ждать самолета.

– Поезжайте. Кого вы намерены взять с собой?

– Емелина и практиканта.

– Не мало?

– Нет. Разрешите идти?

– Идите, Владимир Николаевич. И пожалуйста, узнайте заодно, как там мой новосибирский. Не затруднит?

– Не затруднит, - сказал капитан, стоя в дверях.
– Значит, не верите?

– Сомневаюсь, - сказал Мытарев.

Но Зенича уже не было в кабинете.

ДВАДЦАТЬ ДВА ЧАСА СОРОК МИНУТ

В маленькой комнате с радиостанцией - резиденции руководителя полетов-их находилось пятеро.

– Начнем, товарищи, - сказал Зенич, - Прошу вас, Василий Ильич.

Руководитель полетов Гуляев, пожилой, массивный и очень смуглый человек, хлопнув ладонями по коленям, встал.

– Аэропорт открыт на вылет двадцать минут назад, - сообщил он.
– Машина алма-атинского рейса должна уйти через полчаса первой. Пассажир Житников, следующий до Алма-Аты, зарегистрирован под номером семнадцать. Его место 4 б. Багажа не сдавал.