Октавия
Шрифт:
– Не называй его так, - возмутилась я.
– И вообще у меня нет больше ничего общего с компанией Энни Ричмонд.
Нина многозначительно хмыкнула.
– Ты хочешь сказать, это у Седрика нет с ними общего. Знаешь, ты потому и не идешь к ней, что боишься в кого-нибудь влюбиться. Если бы ты к Седрику и впрямь неровно дышала, ты бы не побоялась.
Когда она ушла, я впала в уныние. Вчера в надежде на свидание с Седриком я вымыла голову, побрила ноги и сделала маникюр. Поскучав немного, я принялась за уборку квартиры и за стирку блузок, заляпанных пятнами от крема.
Взглянув на фотографию Седрика на
– Какое блаженство слышать тебя, любимый, - проворковала я, преисполнившись нежности.
– Как твои дела?
– Отлично.
– Его бодрый, на публику, голос означал, что он был не один. Слушая рассказ о том, как прекрасно прошел митинг и какой успех имела его речь, я рассматривала у себя на пальце подаренное им кольцо с сапфиром и бриллиантом.
Наконец он спросил:
– Какие у тебя планы на уик-энд?
– Энни Ричмонд затевает очередную оргию, - сказала я небрежно.
– Раз тебя нет, я раздумываю, не пойти ли мне к ней.
Седрик от души рассмеялся.
– А я думал, что это для тебя уже пройденный этап. Однако мне пора, дорогая. Позвоню в понедельник, и мы поужинаем вместе. Будь здорова и помни - никаких оргий! Это может повредить моей репутации.
Я положила трубку в крайнем раздражении. Какой смысл было скучать десять дней в одиночестве на юге Франции - Седрик, естественно, вырваться не смог, - приобретая изумительный загар, если им некому любоваться?
Ранний сентябрьский вечер вступал в свои права. В осеннем полумраке меня пронизывали волны желания. Я думала о сексе, о целом мире, полном мужчин, которые были теперь для меня вне пределов досягаемости. Я уже так давно нигде не бывала. Седрик, считавший моих друзей глупыми и пошлыми, всех их распугал. Я снова взглянула на фотографию - коротко стриженные белокурые волосы, ясные голубые глаза, упрямый подбородок.
– Жизнь не грезы, жизнь есть подвиг!
– твердо сказала я себе.
– Седрик не хочет, чтобы я шла к Энни, и я не пойду.
Час спустя, чувствуя себя ужасно виноватой, я взбиралась по лестнице в квартиру Энни. Шум оттуда разносился по всей улице. Она сама мне открыла.
– Эмили!
– радостно воскликнула Энни, обнимая меня.
– Я уже и не надеялась, что ты придешь.
Платье Энни так откровенно обнажало ее тело спереди, сзади и по бокам, что его все равно что не было вовсе. На мне было черное платье с открытой спиной и довольно низким декольте, державшееся на английских булавках. Я никогда бы не рискнула предстать в таком виде перед Седриком. Я поправилась с тех пор, как надевала его в последний раз, так что выпирала из него по всем направлениям. Мне оставалось только надеяться, что я хоть немного похожа на Софи Лорен.
Энни одобрительно меня оглядела.
– Вот так ты больше похожа на прежнюю Эмили, - сказала она, подавая мне стакан.
– Я заскочила только на минутку, - сказала я поспешно.
– Седрик в отъезде.
– Я знаю, - заговорщически улыбнулась она.
– Здесь сегодня кое-кем можно будет поживиться. Так что пей - и вперед.
Гостиную заполняла толпа очень привлекательных личностей, старавшихся перекричать
друг друга. Мне было немного не по себе, поэтому я залпом проглотила довольно противное содержимое моего стакана и тут же взяла еще один. Я никого не знала среди присутствующих. Похоже, Энни меняет своих друзей как перчатки.Ко мне подошел здоровенный австралиец в красной рубашке и принялся меня обхаживать. Его глаза загорелись под густыми черными бровями.
Этот взгляд мне был давно знаком: я тебя насквозь вижу, милашка, так не будем тянуть резину, - говорил он недвусмысленно.
– Чертов галдеж, - сказал он.
– Жаль, я не умею читать по губам.
– Он впился глазами в мой рот, потом перевел взгляд на сползающее с меня платье. Еще минута, и я останусь голой до пояса. Я поспешно его поддернула.
– Оставьте, - сказал он.
– Мне так больше нравится.
Ему бы ничего не стоило затащить меня в постель Энни ровным счетом за две секунды. Но мне такая перспектива не улыбалась. Подавив окатывающие меня волны желания, я начала орать ему про Седрика и его карьеру. Австралиец вряд ли что мог расслышать из моих слов, но главное он уловил и тут же отчалил.
Потом ко мне пристала тощая девица - модель далеко не юного вида, рыжая, с худыми белыми руками. Она долго рассказывала мне, как у нее ужасно секутся сухие волосы.
Вдруг у двери возникла какая-то суета.
– Ну как же это получается, Энни, - произнес мужской голос.
– Я рассчитывал на оргию, а где же гости, возлежащие с прелестными девушками на тигровых шкурах?
Суховласка шумно втянула в себя воздух.
Я, как и все остальные, обернулась. И челюсть у меня отвисла: в дверях стоял самый красивый мужчина, какого я когда-либо видела в своей жизни. Высокий, широкоплечий, с длинными темными волосами, с озорным блеском в темных глазах и надменным капризным ртом, он источал обаяние.
Холодный и высокомерный, как принц, он в то же время таил в себе нечто опасное. “Я выходец из джунглей, - казалось, говорил весь его облик, - и меня никому не укротить”. Все женщины в комнате просто зашлись от страсти, и я тоже. Единственная проблема заключалась в том, что на руке у него висела прекрасная брюнетка в нечто вроде бикини, сотканном сплошь из одних цветов.
– Ты же обещала мне оргию, Энни, - сказал он холодно, - а я здесь нахожу девичьи посиделки.
Взяв его и брюнетку под руки, Энни потянула их к бару.
– Скоро дело пойдет веселее, - донесся до меня ее голос.
– Много занятной публики явится попозже.
Я заметила, что она вручила ему бутылку виски в единоличное пользование, тогда как все мы были вынуждены довольствоваться отвратительной микстурой от кашля.
Постепенно шум возобновился.
– Кто это?
– спрашивали все.
– Кто это?
– спросила я Суховласку.
Она недоверчиво на меня вытаращилась.
– Вы хотите сказать, что не знаете его?
Подошедший к нам биржевой маклер с раскрасневшимся лицом и глазами на уровне моего декольте наполнил наши стаканы.
– Это Рори Бэлнил, - сказал он.
– Опасный тип.
– Он - кузен Энни.
– У Суховласки просто слюнки текли.
– Самый страшный человек в Лондоне.
– В каком смысле?
– Пьет без просыха и походя разбивает сердца. Творит всякие ужасы, вообразимые и невообразимые.