Октавия

– Тогда надо загадать желание, - сказал Ники.

Он засмеялся и поцеловал ее в щеку.

– Если сыграешь правильно, выиграешь меня.

– Как ты узнал мое желание?

– По тебе сразу все видно. Это мне в тебе и нравится.

– Ты не считаешь, что Глория хорошенькая?
– тоскливо спросила она.

– Кто такая?

– Та, что в желтых шортах. Она предложила тебе чашку чая. Такая сексуальная.

– Я на нее не обратил внимания, я ведь смотрел только на тебя.

Он наполнил ее бокал. Пока они опорожняли бутылку, он рассказывал ей про Рим и Париж, но ей так хотелось, так хотелось, чтобы он опять обнял ее, и в то же время было так страшно от мысли, к чему это приведет, что она с трудом могла сосредоточиться.

– А ты чем занималась?
– спросил он, заказав вторую бутылку.

– Да ничем особенным.

Она рассказала ему о том, как Джульетте пришлось десять раз переписывать двадцать третий псалом за то, что она произнесла слово ?педик?. Но она не думала, что ему было бы интересно слушать про ларек с подержанными книгами, который ей предстояло организовывать для церковного праздника с целью сбора средств на обновление шпиля, и даже сами эти шпили представлялись ей в этот момент весьма фаллическими.

– Как твой дорогой папаша? По-прежнему на стреме?
– спросил Ники.

Имоджин хихикнула и тут же подумала, что не стоило.

– Ну что ты, милая, ты же знаешь, что он свин.

– Только со мной, - сказала Имоджин. Ники вылил остатки из первой бутылки в ее бокал.

– Кто сегодня вечером дома?
– осторожно спросил он.

– Никого, - ответила Имоджин, не задумываясь.
– Джульетта остается на ночь у подруги, а мама с папой отвозят ребят и остановятся на ужин у викария в Лонг Престоне.

Инки взял непочатую бутылку шампанского.

– Тогда пошли.

Снаружи лил дождь, отражения уличных фонарей прыгали по мокрой булыжной мостовой. Народ жался у подъезда рыбной лавки. До них донесся запах подгоревшего жира.

– Есть хочешь?
– спросил Ники.

– Нет.

Мощные фары его машины осветили прибитые ливнем стебли коровьей петрушки. Дождь барабанил по ветровому стеклу. В свете приборного щитка она могла видеть профиль Ники.

– Я подошел к этому турниру в хорошей форме, - говорил он.
– Начал верно рассчитывать длину удара и снова подружился с мячом.

На заднем сиденье были рассыпаны нераспечатанные письма и телеграммы.

– Господи, сколько тебе пишут, - удивилась Имоджин.

– Почта от болельщиков за последнюю неделю, - пояснил Ники.

Когда они выехали на дорогу в сторону дома викария, он положил руку на ее бедро и стал гладить через плотную ткань. Она слегка приподняла над сиденьем ноги, чтобы они казались потоньше.

Дом был темен и пуст, если не считать Гомера, который восторженно их приветствовал, кинулся наверх и, вернувшись со старыми серыми брюками, которые Имоджин надевала вчера, положил их у ног Ники.

– Интересные брюки, - заметил Ники, - не твои?

– Господи, конечно, нет, - солгала Имоджин, - вероятно, из кучи старья.

– Похоже, их носила твоя бабушка, - сказал Ники.
– Принеси пару стаканов, моя радость.

Выбрасывая оскорбительные брюки в мусорный бак, она услышала, как хлопнула пробка. Она почувствовала что-то похожее на вспышку газа, который долго держали незажженным - рука Ники могла стать той горящей спичкой, от которой он заполыхает мощным голубым пламенем, что опалит все кругом, включая брови Гомера.

Они пили, сидя на диване. Ники всюду погасил свет, кроме одной лампы в углу. У нее опять началась нервная дрожь, она не могла смотреть ему в глаза.

– Последние недели была страшно сырая погода, - сообщила Имоджин.

– За границей было страшно сухо, - сказал Ники, берясь за бутылку.

– Не надо, - пролепетала Имоджин, закрывая рукой свой бокал.

– Перестань, - сказан Ники, и шампанское заструилось между ее пальцами и ледяным холодом пролилось ей в рукав, где встретилось с бегущими с другой стороны ручейками пота. Не зная, что делать, она осушила бокал и почувствована легкое головокружение.

– Перейдем к делу, - сказал Ники и обнял ее, - я тебе нравлюсь?

– Да, с тех пор, как мы встретились, я ни минуты ни о чем другом не думала.

Она до боли чувствовала его близость, его губы, его руки на своих волосах.

– Пойдем наверх, - прошептал он, - там намного удобнее. У нас есть несколько часов. Если кто-нибудь придет, Гомер залает.

– На папу с мамой он лаять не станет.

– Они еще не начинали ужинать.

Имоджин смотрела на Ники огромными от беспокойства глазами.

– Это убьет отца.

– Отлично, - сказал Ники, - я приеду и стану продавать билеты на его похороны.

Имоджин хотела изобразить возмущение, но у нее не получилось. Он обнял ее за талию. Она прильнула к нему, растворяясь в нем. Он запустил ей руку под свитер и нашел ее грудь. Имоджин стала сопротивляться.

– Будет так ужасно, если я забеременею, - прошептала она.

– Ты без тампона?
– резко спросил он.
– Когда у тебя дела?

Имоджин стерпела, хотя никогда не говорила о таких вещах с мужчинами.

– Завтра или послезавтра.

– Никаких проблем, - сказал Ники с облегчением и снова идя в наступление.

– Поэтому у тебя сейчас такие обалденные титьки.

Она была рада, что может скрыть свое смущение, спрятав лицо у него на плече. Она почувствовала его руку у себя на спине. Ни у кого не было таких теплых рук. В следующий момент эта рука скользнула ей под джинсы и стала гладить низ живота.

– Постой, - задыхаясь сказала Имоджин, когда он снова толкнул ее на диван и снял с нее свитер, - у меня никогда раньше ни с кем этого не было.

– Но я не просто кто-то, - возразил Ники.
– Да и ты сама, моя радость, как и я, не сможешь остановиться.

Что же это со мной происходит, подумала Имоджин. Но тут же похолодела от ужаса, потому что открылась наружная дверь и из нее за порог с шумом выпрыгнул Гомер.

– Эй, - послышался голос, - в доме есть кто-нибудь?

– Ах ты, черт!
– вырвалось у Ники, но вслед за этим он с невероятным самообладанием схватил свитер Имоджин, вывернул его на лицо и натянул ей на голову.