Октавия

– Это должно сильно ее раздражать. Она такая красивая.

– Ничего особенного. Обычная избалованная поблядушка, которая сама не знает, чего хочет.

– Она хочет Матта, - сказала Имоджин.

– Et alia . Но мне кажется, что всякий раз, когда она его обманывает, это волнует его все меньше, - голову чуть повыше, дорогая, - а если он отпустит ее на все четыре стороны, она удавится.

Имоджин хихикнула, настроение у нее немного поднялось и она позволила себе немного помечтать о работе в библиотеке газеты Матта, о том, как она помогает ему готовить какой-нибудь очерк.

– Поработали, для первого раза хватит, - сказал Ларри.

– Пойдем чего-нибудь выпьем, - прищурившись, он посмотрел в море.
– Где этот их водный велосипед? Надеюсь, Ники не утонул, оставив Трейси одну.

– Она замечательная, - сказала Имоджин.
– По правде сказать, с тех пор, как вы вчера с ней приехали, все стало намного лучше. А эта вечеринка сегодня - это будет что-то ужасно выдающееся?

– Это будет что-то смехотворное, - сказал Ларри, взяв ее за руку.
– Так что немного посмеемся.

Они завернули в первый же бар на набережной и сели там, лениво попивая напитки и поглядывая на возвращающихся пляжников.

– Этой девице нельзя носить бикини, - сказал Ларри, когда мимо них прошла, покачиваясь, толстая брюнетка, - ей надо носить пальто.

– Ты бы посмотрел, какую сенсацию произвела Трейси сегодня утром на пляже, - сказала Имоджин.
– Когда она пошла купаться, то была похожа на мальчика-крысолова, который заманил всех крыс в воду.

Ларри не ответил, и, обернувшись, Имоджин увидела, что он, побелев как мел, остолбенев от ужаса, смотрит на красивую женщину с короткой рыжей прической, скуластую, - которая, держась за руку атлетически сложенного мужчины гораздо моложе ее, шла с ним к морю.

– Что случилось?
– спросила Имоджин.

Он дрожащей рукой поднес стакан ко рту и сделал большой глоток.

– Пожалуйста, скажи, - настаивала она.
– Я же вижу, что-то не так. Ты кажешься, ну… веселым, а на самом деле, я уверена, это не правда.

Он немного помолчал, лицо его потемнело и приняло горькое выражение, и она почувствовала, что он сам с собой борется. Потом, тяжело вздохнув, он сказал.

– Эта женщина. Я подумал, что это Бэмби.

– Но она же в Ислингтоне.

– Нет. Она где-то здесь со своим любовником. Она бросила меня недели две тому назад.

– Ах, - смущенно сказала Имоджин.
– Не могу в это поверить. Я так сожалею.

– Мне не надо ничьей жалости. Я сам виноват. Думаю, я про нее часто забывал. Последние два года я так много работал, только чтобы прокормить семью и заплатить за обучение детей. Каждый вечер, приходя домой, отрубался со стаканом виски перед телевизором. Я был слишком занят своими проблемами, чтобы заметить, что она скучает.

– Но когда она начала встречаться с этим другим мужчиной?
– спросила Имоджин.

– Да в прошлом году иногда. Ей вдруг стало казаться, что я делаю все не так. Если сломалась стиральная машина, то виноват оказывался я. Возвращаться вечером домой было все равно, что прыгать с парашютом на минное поле. Теперь я понимаю, что она устраивала со мной сражения, чтобы оправдать свою влюбленность в этого парня.

– Как ты это обнаружил?

– А очень просто. Она каждую среду ходила на курсы керамики. Я оставался с детьми. Она часто задерживалась допоздна и говорила, что была в пивной с приятельницами по этим курсам. Потом как-то встречаю на Хай-стрит их преподавателя по керамике, и он говорит, что, дескать, жаль, что она больше не ходит на занятия при таком ее таланте. Я тут же пошел домой, и она во всем призналась. В прежние времена я, думаю, поставил бы ей синяк под глазом, а тут засрал себе голову тем, что меня назовут вонючим мужским шовинистом, и вот стал каждый вечер глушить себя пьянкой.

– А как же Трейси?

– Это, что называется, товар лицом. Она отличная девушка, но, даже не принимая во внимание сумму моих теперешних сбережений, я не очень-то ей гожусь, во всяком случае, для постели. Ей лучше всего иметь дело с Ники. Они подходят друг другу по интеллекту. Послушай, - сказал он, взяв ее за руку, - мне очень жаль, что так все перед тобой выложил.

– А мне нет, - призналась Имоджин.
– Я чувствовала себя здесь никому не нужной. Но ты ведь в любую минуту можешь наткнуться на Бэмби?

Он пожал плечами:

– Я знаю, что она с любовником теперь где-то здесь на Ривьере. Он страшно богатый, значит, в каком-нибудь дорогом месте.

– А Матт знает?

– Конечно, он ругал меня за это прошлой ночью.

***

Вернувшись в гостиницу, они увидели Кейбл и Ивонн, обеих с прилизанными свежевымытыми волосами. В обществе Ники и Джеймса они пили чай с лимоном.

– Думаю, мне надо позвонить в редакцию и узнать, прибыла ли пленка, - сказал Ларри.

– В котором часу нам надо быть на параде?
– спросила Имоджин.

– Ну, начало у них в восемь, но я не думаю, что нам стоит являться туда раньше девяти или половины десятого, - сказала Ивонн.

– Надо сделать появление заметным, - пробормотал Ники.

Джеймс посмотрел на часы.

– Пять часов. Самое время позвонить в контору и узнать, как там дела.

После этого Ники решил, что ему надо пойти позвонить одному своему агенту, а Кейбл и Ивонн внезапно пришли к заключению, что им тоже надо куда-то позвонить.

Имоджин подумала, а не позвонить ли и ей в библиотеку. Но о чем она станет у них спрашивать? Вернул ли наконец мэр ?Доклад Хайта?? По-прежнему ли леди Джасинта так увлечена Диком Френсисом? Она решила подняться к себе и помыть голову.

Она встретилась с Кейбл, которая спускалась вниз с очень злобным видом.

– Матт совсем потерял чувство юмора. Он просто не может составить свой дурацкий очерк. Чуть голову мне не оторвал только потому, что я попросила у него мелочи на телефонный разговор. Придется одолжить у Гилмора.

Имоджин развернулась, пошла в ближайшее кафе, купила там шесть банок холодного пива и пару больших бутербродов с чесночной колбасой и возвратилась в гостиницу. Проходя через холл, она видела, как Кейбл во весь голос кричит что-то в телефонной кабине, и, поднявшись наверх, робко постучала в дверь Матта.

Ответа не последовало.

Она постучала снова.

– Входи, - рявкнул Матт.
– Какого черта тебе надо на этот раз?

Войдя, она увидела его сидящим в слишком маленьком для него кресле и стучавшим на машинке, которая стояла на крохотном столике, содрогавшемся от ударов. Его рубашка из голубого денима промокла от пота. Он был похож на великана, который пробует оседлать шетландского пони. Плечи у него были сведены от напряжения и гнева. По всему полу валялись клочки бумаги.

– Ты можешь оставить меня в покое хоть на пять минут?
– сказал он, скрипя зубами. Потом обернулся, моргнул и увидел, что это Имоджин.