Октябрь, который ноябрь

– Ты здесь бывала?
– поинтересовался л-матрос, высаживаясь из авто - "лорин" тормознул на Миллионной у подъезда со знаменитыми гранитными фигурами.^[59]

– В детстве. Маман прокачивала обязательную программу культурного воспитания. Помнится, я здорово устала бродить по залам. Собственно, это все что помнится.

– Урывистое у тебя образование, товарищ Мезина. По типу "когда-нибудь чему-нибудь". Нехорошо!

– Да уж чего хорошего.

Катрин повернулась к машине:

– Коля, ставь машину на виду и жди. Появится Москаленко или кто-то из бойцов, скажут, куда дальше. И успехов тебе! Главное, не спеши шею сворачивать.

Шпионки пожали водителю руку.

– Может, тебя чмокнуть на прощанье?

– сипло поинтересовался л-матрос.

– Не обязательно, - поспешно заверил пилот.
– Счастливо вам в поездках. В разных. Всем.

Машина отъехала, шпионки посмотрели на атлантов.

– Роскошные мужчины, - отметила Лоуд.
– Главное - реалистично отраженные! Я как-то с ними лично встречалась - один в один!

– Не надо меня запугивать, - попросила Катрин.
– Тут вообще-то открыто?

Двери оказались запертыми, но на стук выглянул солдат в распоясанной шинели и строго сообщил, что "музей зачинен до после-революции".

– Ты, саперская душа, отпирай, - дружески предложил л-матрос, демонстрируя мандат Общего орготдела.
– Мы не до экспозиции, а с проверкой остекления. Зима на пороге, а вымерзания ценностей Советская власть допускать не собирается.

Эрмитаж охранял караул 2-го запасного Саперного батальона. Саперов было их не то чтобы густо: выставленные у разных дверей три поста по два штыка. Ходить в залы саперы опасались, поскольку имелся строгий приказ ничего музейного не попортить, да и вообще в темноте среди непонятных картин и статуй было жутковато.

Солдаты были вполне настоящие, не подставные. Предложили кипятку и фонарь, но обпивать-объедать саперных караульных шпионки не собирались, а фонарики имели собственные. Уточнив, не было ли сегодня чего необычного, комиссия Общего орготдела направилась в глубину сокровищницы.

– М-да, в этой плоскости у нас малость недодумано, - признала Лоуд, вновь превращаясь в симпатичную товарища Островитянскую.
– Оппоненты попросту могут нас не найти. Эрмитажей тут еще и несколько штук. Хотя, нет, Малый и Старый это, кажется, одно. В общем, все напутано из сложных архитектурных соображений. Может, нужно было на посту сидеть? Завели бы граммофон, пообщались...

– А если оппоненты элементарно вздумают нашвырять гранат на завыванья того граммофона? Всяких звуко-сослепительных?

– Да, тоже не вариант. Я гранаты не люблю как класс и злобную выдумку буржуазного милитаризма. Ладно, придется прогуливаться и ждать. Должны вломиться, мы подманим и поставим точку.

– Хотелось бы поставить. А чего ты опять в завотдельском облике? Я понимаю твою привязанность к руководящему посту, но уже как-то нездорово. Все ж ты слегка мертвая.

– Не надо мне тыкать и попрекать высокими постами! На мне подсох тот мерзкий киношный кисель, да еще лейкопластыря с проводками на шкуру налепили с лихвой. Все чешется, свербит и аллергирует, - объяснила оборотень.
– Жакетка-то настоящая, под ней скрестись удобнее. А иллюзия в смысле почесывания отягощает. А что мертвая... В порядочном музее просто обязаны шляться призраки. Товарищ Островитянская - актуальный и идеологически верный вариант потусторонности. Или тут имеются какие-то местные старорежимные граждане-призраки?

Про местных призраков Катрин не знала. Коты специальные, вроде бы должны бродить. Хотя музей-дворец, здесь кругом сложные наслоения культурных и исторических воспоминаний. А какие воспоминания без безвинно удушенных, отравленных и ткнутых кинжалом в спину? Но на память ничего не приходило...

Нынешний Эрмитаж, конечно, порядком отличался от того, что помнился шпионке. Экспозиции иные, не очень-то и привычного музейного вида, самое ценное вывезено в Москву, беспорядок, иной раз приходилось натыкаться на мебельные заграждения и штабеля ящиков. Огромного пыльного буфета на первом этаже Катрин вообще не помнила. Шпионки поднялись на второй этаж, неспешно брели немецкими и голландскими живописными залами - слабый свет падал в щели портьер на высоченных окнах, картины на стенах сливались в единый сюжет. Как справедливо отметила профессор - недостаток освещения склоняет непримиримый спор художественных направлений к абсолютной победе мышастого реализма.

В зале Рубенса засадная группа сочла возможным передохнуть на мягких банкетках. Богатый вишневый бархат, пыль и позолота - подсказала краткая вспышка фонарика. Но сидеть мягко.

Лоуд вслух размышляла о пользе диет и моде на фитнес. Думали шпионки, конечно, об ином.

– Не придут, - предрекла, играя тростью, Катрин.
– Уже начало восьмого, если бы комиссия работала, мы бы уже домой собирались. Невзирая на широкоизвестный трудоголизм Общего орготдела, работать беспрерывно невозможно. Особенно ввиду отсутствия наличия работающей столовой или буфета.

– Да, я тоже жрать хочу, - согласилась напарница.
– Могут не прийти. Есть мнение, что этот Иванов весьма тертый и хитрозадый шмондюк. Ну что, снимаемся и отзываемся засадные полки?

– Надо бы еще подождать часок-полтора. Логичнее ворогу заявиться уже в темноте и перехватить нас где-то на выходе-входе. Хотя темнота уже давно есть, а признаков вторжения нет...

– Могут тебя на подъезде попытаться подсечь, - заметила многоопытная профессор.
– Рисково и шумно, но если они не решатся сюда сунуться... Хотя как они тебя рассчитывают брать в машине? Ты же по-любому маузеры успеешь хапнуть.

– Может, я вообще не такой уж особо ценной считаюсь?

– В понимании Иванова - ты ключ. Умеешь Прыгать без машин, а это, в их замшелом представлении - бесценно. Я так вообще сущий клад, но про меня не знают. Ибо я скромная.

– Ты, конечно, просто эталон скромности и малоизвестности. Но мы все пока домысливаем, а гипотезы спорные.

– Как прикажешь проверять, если лабораторного материала не имеем?
– возмутилась профессор.
– И вообще не усложняй. Ситуация проста: или придут, или не придут. Поскольку сигналов и вообще шума нет, значит, второй вариант. Не огорчайся. Дома честно скажешь, что туристическая поездка вышла на славу. Все осмотрела, с царем и Ильичом поздоровалась, в лимузине прокатилась, в музеях побывала.

– Угу. Может еще пройдемся? Тут где-то Рыцарский зал должен быть. Надо бы взглянуть. Из практических соображений.

– У тебя фигура для доспехов нестандартная, - напомнила Лоуд.
– И вообще они тяжелые. Сама понесешь.

– Как феодалка и известная угнетательница, могу себе позволить изготовление доспехов на заказ, - напомнила Катрин.
– Но что толку на месте сидеть?

Действительно, сидеть в темном музее оказалось скучно. Изредка доносился стук копыт по мостовой - проезжали редкие извозчики. Прошагал отряд юнкеров - было слышно, как ругали какого-то Корякина - нижний чин, а при передаче караульного поста придирается будто инспектор генштаба.

– Сработаются, - задумчиво сказала Лоуд, освещая узким лучом фонарика огромную картину.
– Ругань - это признак нормальной рабочей обстановки. Хотя не царские времена, и с табуированной лексикой нам необходимо непримиримо бороться! Или хотя бы ее разнообразить. А то музеи вон какие пространные, а ругань наоборот. Слушай, а почему тут написано "Гибельный шторм"? Волна хилая, явно не океанская. Море какое-то мелкообразное. Чего вдруг "гибельный"?

– Потому что это не Айвазовский, а немец какой-то малевал. И вообще нужно было днем засаду делать, при нормальном освещении. Сейчас шедевры рассмотреть трудно. Мы идем в Рыцарский зал или не идем?