Октябрьское вооруженное восстание в Петрограде

Кроме того, с нами отправился тов. Подвойский, распорядившись предварительно придвинуть к зданию банка один батальон матросов для того, чтобы сменить охраняющий банк караул из Семеновского полка.

Когда мы приехали в банк, нам представилась картина, напоминающая мне мое пребывание на телеграфе. Служащие толпились массами по коридорам; из их толпы падали по нашему адресу разные «словечки». Мы направились прямо в кабинет управляющего. Там мы застали совет банка в полном сборе, за исключением самого управляющего, г-на Шипова. Совет представлял из себя кучу «почтенных стариков», перед которыми я чувствовал себя, как ученик на экзамене. Менжинский твердым голосом прочел декларацию Наркомфина, где служащим предписывалось стать на работу: отказывающимся грозила отставка с посылкой на фронт. Наша декларация была принята враждебными возгласами. Когда затем Менжинский заявил, что Шипов устраняется, а на его место назначаюсь я, галдеж усилился: совет заявил, что подает в отставку. Поспорив еще пару минут, мы все удалились.

Единственными работниками в Государственном банке, которые оказали нам сочувствие и некоторую поддержку, были курьеры и низшие служащие.

Мы покинули банк и возвратились в Смольный, не добившись пока ничего. Этот первый дебют так обескуражил меня, что я опять стал налегать на Менжинского, прося освободить меня от непосильного бремени. Два дня спустя Менжинский уступил: вместо меня управляющим банком был назначен В. В. Осинский.

Покончив с «финансовой карьерой», я опять стал думать, куда бы приткнуться. Проэкзаменовав себя строго, я пришел к тому убеждению, что после иностранных дел единственным ведомством, подходящим для меня, является Комиссариат по делам национальностей. «Я сам инородец, — рассуждал я, — следовательно, у меня не будет того великорусского национализма, который вреден для работы в этом комиссариате. Кроме того, я кое-что читал по национальному вопросу». Решившись пойти по новой линии, я отправился к Сталину.

— Товарищ Сталин, — сказал я, — вы народный комиссар по делам национальностей?

— Я.

— А комиссариат у вас есть?

— Нет.

— Ну так я вам сделаю комиссариат.

— Хорошо! Что вам для этого нужно?

— Пока только мандат на предмет «оказания содействия».

— Ладно!

Здесь не любящий тратить лишних слов Сталин удалился в Управление делами Совнаркома, а через несколько минут вернулся с мандатом. Получив мандат, и стал рыскать по Смольному, высматривая место для Наркомнаца.

Задача была нелегкая, везде было тесно.

Наконец я набрел на какую-то большую комнату, где у одного столика заседала комиссия по вещевому снабжению Красной гвардии, а у другого — выдавались разрешения на право ношения оружия. Здесь я вдруг наткнулся на моего товарища по каторге, впоследствии погибшего на Западном фронте, тов. Феликса Сенюту.

— Ты что тут делаешь? — спросил я.

— Работаю по вещевому снабжению Красной гвардии.

— Переходи к нам, в Народный комиссариат национальностей.

— Хорошо.

— Можно ли устроиться нам в этой комнате?

— Конечно можно.

Тут мы с покойным Сенютой нашли какой-то свободный столик и поставили его у стены. Затем Сенюта взял большой лист бумаги и, начертав на нем: «Народный Комиссариат по Делам Национальностей», прикрепил к стене над столиком. Достали два стула.

— Готов комиссариат! — воскликнул я.

И сейчас же пустился обратно в кабинет Ильича где, за неимением собственного кабинета, пребывал Сталин.

— Товарищ Сталин, — сказал я, — идите посмотреть ваш комиссариат.

Невозмутимый Сталин даже не удивился такому быстрому устройству и зашагал за мной по коридору, пока мы не пришли в «комиссариат».

Здесь я отрекомендовал ему тов. Сенюту, назвав его заведующим канцелярией Наркомнаца.

Сталин согласился, окинул взглядом комиссариат и, издав какой-то неопределенный звук, выражающий не то одобрение, не то недовольство, направился обратно в кабинет Ильича.

Я отправился в город, заказал бланки и печать. Уплатив за бланки и печать, я израсходовал все мои деньги и деньги тов. Сенюты.

Решился идти к Сталину.

— Товарищ Сталин, — сказал я, — денег ни гроша у нас нет.

Я знал, что изъятие из банка еще не произведено.

— Много ли нужно? — спросил Сталин.

— Для начала хватит тысячи рублей.

— Придите через час.

Когда я явился через час, Сталин велел мне сделать заем у Троцкого на три тысячи рублей.

— У него деньги есть, он нашел их в бывшем министерстве иностранных дел.

Я пошел к Троцкому, дал ему форменную расписку на три тысячи рублей и получил их.

Однажды, это было около пятого или шестого ноября, Сталин встретил меня в коридоре. У него в руках была какая-то бумага.

— Есть ли у нас в комиссариате машинистка? — спросил он.

— Нет, — ответил я. — Да и надобности-то пока в ней нет. Пока работает машинистка Совета фабрично-заводских комитетов, по знакомству.

— В таком случае найдите надежную машинистку и перепечатайте эту бумагу. Нужно экземпляров двенадцать. Бумага строго секретная.

Я взял бумагу. Это было знаменитое обращение большинства ЦК к меньшинству. Там говорилась; «или подчиняйтесь большинству, или уходите!». Под этим обращением были подписи пятнадцати цекистов.

Я задумался. Машинистка из фабзавкома, которая выполняла для нас работу, сочувствовала меньшевикам. Ей нельзя было давать такой бумаги для переписки. Я пустился в поиски по Смольному и набрел на Мехоношина.

— Товарищ Мехоношин, нет ли у вас какой-нибудь надежной машинистки?

— Машинистки надежной нет, но есть машинист.

— Давайте машиниста!

Мехоношин подвел меня к какому-то бородатому субъекту в военной форме, сидевшему за машинкой.

Я продиктовал ему бумагу. Напечатав дюжину экземпляров, отнес все тов. Сталину.

Эта бумага обратила мое внимание на наши разногласия. Так как от молчаливого Сталина я не надеялся узнать что-нибудь, то решил справиться у первого попавшегося цекиста.

На следующий день утром у входа в Смольный и встретил Муранова.

— Как наши разногласия? — спросил я у него.

Муранов махнул рукой.

— Наша беда не в том, — сказал он, — что у нас много марксистов. Плохо то, что слишком много Марксов.

Вот все, что я узнал о расколе.

Новые жгучие вопросы выплывали каждый день в таком количестве, что я вскоре перестал интересоваться расколом.

Власть Советов с каждым днем укреплялась.

А. Тарасов-Родионов, офицер пулеметного Кольтовского батальона Первая операция

Я был и большевиком и офицером военного времени, и, однако, я меньше всего представлял себе предстоящую пролетарскую революцию как военную операцию. Конечно, я готовился, как и все остальные члены военной организации, к предстоящим боям, но готовился так, как подсказывал это инстинкт революционной целесообразности. Хитростью, обманув генерал-квартирмейстера штаба Петроградского военного округа, я перетащил из Ораниенбаума в Петропавловскую крепость наш пулеметный Кольтовский батальон. Нас пустили с радостью как предстоящих «защитников от большевиков», и нужна была большая внутренняя сознательность наших солдат и комсостава, чтобы преждевременно ни одним намеком не выдать ни наших планов, ни нашей большевистской репутации. Керенский спешно приводил гарнизон крепости в боевое противобольшевистское состояние, наполняя Петропавловку свежими частями. Мы уже встретили там батальон фронтовых самокатчиков, которые с очень большой неохотой были вынуждены потесниться.