Олд мани
Шрифт:
– Даже так? – удивленно поднял брови Адриан. – Теона, и как тебе верховая езда?
– Впечатляюще, – лаконично ответила я, опуская тот факт, что меня тошнило после пяти минут в седле.
– Я думала, для вас впечатляющими могут быть только бриллианты, – поджав губы в неприятной ухмылке, заметила Камилла. – Двести двадцать тысяч евро – довольно весомая сумма для подарка, Маркус. Ты бы все-таки взвешивал подобные решения.
– К счастью, мне не нужно получать одобрение прежде, чем порадовать любимую. Тем более, моя девушка заслуживает самого лучшего, – спокойно ответил Марк, накрывая мою
Камилла побагровела от такой дерзости, но Феликс неожиданно хрипло рассмеялся.
– А я горжусь тем, что мой сын вырос щедрым парнем и может заявлять о своих чувствах во всеуслышание! – поддержал отец младшего сына. – Молодец, Маркус! Так держать!
Марк поднес мою руку к губам и поцеловал, глядя на Камиллу:
– Спасибо, пап. Когда любишь, хочется кричать об этом на весь мир.
Мне хотелось заорать от того сюра, который происходил за столом. Все эти игры в счастливую пару с Марком, ложь о наших отношениях – все это начинало казаться какой-то извращенной формой самообмана. Как будто я согласилась участвовать в пьесе, но пропустила распределение ролей, в итоге мне просто сунули в руки сценарий и сказали: «Улыбайся».
Рошфоры выворачивали мою реальность наизнанку, втягивали в свои интриги и подменяли одни факты другими, будто вся моя жизнь – один гребанный лоскут ткани, который можно раскроить и в любой момент перешить заново.
А еще, может, кто-нибудь знает, где справедливость? Почему все сказанное Феликсом, касается только его младшего сына, а не того, с кем я все это время строила отношения? Пока тот, на чьей стороне правда, отмалчивался, Марк превозносил наши липовые чувства так, что даже я на минуту в них поверила.
Адриан недовольно покосился на брата.
– Понимаю желание Маркуса порадовать любимую девушку, – холодно произнес он. – Я бы тоже так хотел.
На долю секунды наши глаза встретились, и во взгляде Адриана я заметила столько невысказанной боли и сожаления. Наверняка ему тяжело смотреть, как его девушке признается в любви его брат. Прочувствовав эмоции моего мужчины, на мгновение я даже забыла, что он сам поставил нас в такую ситуацию и по его вине я вынуждена врать и притворяться. Неудовлетворенность тут же вернулась.
– Надеюсь, у тебя будет такая возможность, – горько заметила я, глядя в голубые глаза Адриана. – Но как показывает практика, действительно ценны не подарки, а когда мужчина готов публично заявлять свои права на женщину.
Договорив, я приподняла в воздухе вилку с куском рыбы, будто это был бокал, и я произношу тост, а не открыто высказываю свою претензию.
– Не волнуйтесь. Как там вас? Тоня… С этим у моего сына проблем не возникнет, – бросила в меня уничтожающий взгляд Камилла. – Совсем скоро приедет его невеста.
Камилла повернулась к Адриану и, забывая обо мне, продолжила:
– Милый, я уже приказала мадам Дюваль подготовить комнаты для Адель.
Едва не поперхнувшись куском рыбы, который только успела положить в рот, я потянулась за бокалом воды. Пришлось призвать на помощь все запасы самообладания, чтобы получилось сохранить невозмутимое выражение лица.
– Когда
она приезжает? – поинтересовался Феликс, лениво покачивая бокал с белым вином.– Через три дня, – с удовлетворением ответила Камилла. – Анри хочет, чтобы молодые люди провели больше времени вместе перед официальным объявлением о помолвке.
Под столом на мое колено легла внушительная ладонь Марка и легко его сжала. При других обстоятельствах этот жест можно было трактовать, как достаточно интимный, но сейчас я чувствовала только поддержку.
– Почему бы Адель не остановиться в комнате Адриана? – спросил Феликс.
– Ну что ты, дорогой, – ядовито улыбнулась Камилла, – с мужчиной в одной комнате спят только бедные и проститутки…
Я сжала кулаки, стараясь не поддаваться на ее мерзкий выпад. Очевидно, этот камень полетел в мой огород.
– А еще половозрелые мужчины с любимыми женщинами, – почти невинно вставил Марк.
– Вот-вот, – подхватил Феликс.
– Уверена, если Адриан и Адель захотят уединиться, их не остановят разные комнаты, – возразила Камилла.
– А ничего, что я тут сижу? – глухо спросил Адриан, заливаясь краской.
– Милый, – приторным тоном начала Камилла, – конечно, вы с Адель будете сами решать, как вам лучше. Просто я хочу показать твоей невесте, что ей тут рады. Она должна чувствовать себя как дома.
Выслушивать и дальше, как мать Адриана ждет Адель, было выше моих сил.
– Простите, что-то неважно себя чувствую, – сказала я, вставая из-за стола. – Пойду, прилягу.
– Теона? – обеспокоенно позвал Адриан.
Марк встал следом за мной:
– Все в порядке, брат. Мы сами разберемся. Пойдем, дорогая.
Стоило нам оказаться за дверью столовой, Марк обеспокоенно спросил:
– Что с тобой, веснушка? Врача? Или срочную помощь в виде горячительных напитков?
– Ни то и ни другое, – покачала головой я. – Просто атмосфера за столом была напряженная.
– Понимаю. Рошфоры – это то еще испытание…
В задумчивом молчании мы оба вернулись к себе в комнату, но стоило нам спрятаться от лишних ушей, я решила задать вопрос, который давно не давал мне покоя.
– Марк, можно у тебя кое-что спросить? Сразу скажу, вопрос бестактный, – предупредила я, располагаясь в кресле в гостиной и закидывая ногу на ногу.
– Бестактный вопрос и от тебя. Ну же, веснушка, я заинтригован, – улыбнулся Марк, завалившись на диван.
– Почему твой отец не разведется с Камиллой? – спросила я. – Он ведь такой спокойный, внимательный, а она ведет себя как токсичная стерва. С Камиллой довольно тяжело общаться. Тем более у него была попытка построить отношения с твоей мамой.
– Веснушка, мы взрослые люди. Давай для начала называть вещи своими именами, – скептически заметил Марк, закидывая ноги на стол. – Он не пытался построить отношения с моей мамой. Он изменял законной жене.
– Но ведь мог от нее уйти…
– В детстве я тоже так думал. Даже мечтал, что так и случится, когда отец навещал меня в России. Но теперь понимаю, раз он не поступил так, значит, не захотел, – признал Марк. – Можем сделать вывод, что брак с Камиллой оказался крепче, чем все думали. Когда к нему добавилось чувство вины, их союз стал вообще нерушимым.