Олег – диктатор Рима?
Шрифт:
— То есть глупым пацаном?
— Именно. И вот скажи, не дурак ли?
— Дурак, но мужчины все глупы.
— Это да.
— Получается, Сулла теперь наш сосед. Неловко, наверное, будет.
— Наоборот, хорошо. Теперь я его точно подчиню. Он будет моим мужем, хоть и сам ещё об этом не знает!
Глава 8
«Допился» — именно это слово я произнёс вслух, когда узнал о кончине отца. Попытки привести его в чувство оказались тщетными, — получив спиртное в неограниченном количестве, он никак не мог остановиться в своём запое… Сегодня вокруг умершего мы стояли вчетвером: я, сестра с мужем и мачеха… Секунда поцеловала Луция Корнеллия, дабы убедиться, что тот умер наверняка, а после закрыла супругу глаза и громко несколько раз назвала его по имени…
Женская прислуга обмыла покойника горячей водой, а затем тело было отдано либитинариям (работникам, которые занимались организацией похорон в Древнем Риме). Как оказалось, похоронное бюро в Риме было на редкость профессиональным. В число либитинариев входили специалисты
Умерший лежал ногами к выходу, а в его рту находилась монета для уплаты Харону при переправе через Стикс (Харон — перевозчик душ умерших через реку Стикс в подземное царство мёртвых). Возле ложа стояли зажжённые свечи, курильницы с ароматами и канделябры со светильниками. Перед входной дверью дома была выставлена большая ветка кипариса, как знак того, что здесь кто-то умер…
На следующий день похоронная процессия двинулась к месту погребения. За соблюдением строя и правильным движением участников следил распорядитель при помощи своих подручных — ликторов, облачённых в траурный наряд. Вдоль всей процессии шли факельщики с факелами из елового дерева и с восковыми свечами. Во главе же самого шествия двигались музыканты: флейтисты, трубачи и горнисты. После музыкантов следовали плакальщицы, которые так обливались слезами, громко вопили и рвали себе волосы, что мне стало не по себе. Их песни оплакивали умершего и восхваляли его мнимые дела. За плакальщицами шли танцоры и мимы (актёры, исполнявшие театральные сценки). Один из актёров стал в наглую играть роль конченого алкоголика и громко требовал от окружающих вина. Получив от прохожего целый кувшин, он громко воскликнул: «Мало! Мне мало! Я готов выпить море вина!» Дурацкая шутка меня почему-то разозлила, и, я бы точно пнул этого клоуна, если бы не носилка с ложем умершего, которую я нёс как ближайший родственник. За носилкой шли остальные родственники и друзья покойного в траурной чёрной одежде без всяких украшений и знаков своего ранга. И ладно бы, только в чёрной одежде…Мужчины были с покрытой головой, а женщины с распущенными волосами и обнажённой грудью. Все громко выкрикивали имя умершего, а численность самой процессии продолжала увеличиваться из-за толпы зевак.
Процессия направилась не прямо к месту погребения, а завернула на Форум, где остановилась перед рострами (ростральная колона — это отдельно стоящая колонна, украшенная носами кораблей-рострами или их скульптурными изображениями). Покойника на его парадном ложе поставили на помост, а родственники, друзья и просто любопытные расселись на курульных сиденьях. В этот момент я взошёл на трибуну и произнёс традиционную похвальную речь: «Друзья, близкие, присутствующие! Сегодня в скорбный день мы провожаем моего отца Луция Корнеллия в его последний путь. Папа всегда настаивал, чтобы собирать нас всех как можно чаще, видеть нас всех вместе и чтобы в жизни мы всегда держались друг друга. Вот и сегодня, по своему обыкновению, собрал нас всех вместе. Но этот раз — последний, когда он с нами. Папа был удивительным человеком — настоящим бойцом и учил этому нас. Наверное, на качества его личности наложило отпечаток детство, в котором, зачастую, не было элементарных вещей первой необходимости. Он вытащил семью из тяжелейшей нужды, всегда добивался поставленной цели. Был изобретателен и оптимистичен и научил меня в сложных обстоятельствах обращаться за поддержкой именно к этому качеству внутри себя. Оптимизм теперь и меня выручает в непростые дни. За это я ему всегда буду благодарен. Он был отличным, заботливым, чутким и любящим мужем и отцом. Никогда не отказывал мне в помощи. Построил дом, вырастил красивый сад, дал нам с сестрой образование и крышу над головой. Был настоящим хозяином и опорой семьи. С ним всегда было спокойно и надёжно. Хочу сказать, смерть отца — это не только утрата нашей семьи и его близких, но ещё и огромная потеря для Рима. Луций Корнеллий был выдающимся членом жреческой коллегии авгуров. Принятые им решения не раз спасали город и неуклонно вели к росту его могущества. И даже выйдя в отставку, он безвозмездно помогал Риму и простым людям, порой отдавая им последний кусок хлеба. Сегодня мы расстаёмся с по-настоящему великим и необыкновенно скромным человеком. Я всегда буду помнить тебя, навещать и любить, отец. Не хочу говорить тебе „прощай“. Скажу — „до свидания“. Ты всегда будешь присутствовать в нашей жизни в том или ином виде, в наших сердцах и мыслях!»
Тишина…Всегда многолюдный и шумный Форум затих…но вдруг это безмолвие нарушилось безудержным рыданием и плачем. Слёзы лились у всех: стариков, зрелых и даже детей. Народ Рима такой циничный, жестокий и беспощадный, был в то же время невероятно наивен по сравнению с эпохой XXI века. Я смотрел на огромную беснующуюся от горя толпу и вдруг осознал, что в моих силах изменить судьбу целой республики…
После произнесения похвальной речи процессия в том же порядке двинулась дальше за римские стены. Разрешение на похороны в городе практически никому не выдавалось. Было ещё общее кладбище, но оно предназначалось лишь для дошедших до крайности бедняков и рабов. Люди же с достатком приобретали для своих могил места за городом, преимущественно вдоль больших дорог. Тут царило наибольшее оживление, и здесь устраивали семейную усыпальницу.
Костёр для сожжения тела
к нашему прибытию был уже готов. По весьма мерзкому, на мой взгляд, обычаю, я отрезал у отца палец и закопал эту часть тела. После медленно подошёл к костру и зажёг его, отвернув своё лицо, установленное ложе с покойником.Пламя угасало, горящие угли заливали водой, участники похорон говорили умершему последнее «прости», а их окропляли в знак очищения священной водой. После прозвучавших слов: ilicet — «можно уходить», народ стал расходиться. Остались только мачеха и я вместе с сестрой. Дальше началось уже совсем отвратительное, — вымыв руки и воззвав к манам покойного (маны — блаженные духи умерших предков, почитавшиеся божествами и покровительствовавшие своему роду), мы приступили к сбору обгоревших костей покойника. Сначала кости облили вином, а затем молоком, потом обтирали каждую кость досуха полотном и клали в урну вместе с разными восточными ароматами. Закончив с останками умершего, мне пришлось зарезать в жертву бедную, истошно оравшую свинью. Считалось, что подобный акт освящает могилу, но я чувствовал себя крайне погано. А после…После мы ели какую-то колбасу у самой могилы…Мясо буквально застревало у меня в горле…
Мне показалось, что это был очень долгий, тяжёлый и не вписывающийся ни в какие рамки день. Уже лёжа и почти засыпая дома в своей кровати, я неожиданно услышал тихий шум, — медленно и осторожно в мою комнату пробралась мачеха и залезла ко мне в постель…Я не стал устраивать выяснение отношений, а просто дал ей то, чего она хотела. Кажется, она оказалась весьма довольной…
Новый день, и вот я снова на ногах. После короткой утренней беседы с Секундой, которая настояла на том, чтобы я оставался жить у неё, отправился по делам в город. Мои мысли бурлили, обдумывая новую ситуацию. Нет, я не собирался жить на положении домашнего питомца у этой педофилки. Да, она симпатичная для своего возраста, но это не значит, что меня устраивает текущее положение дел. Пришлось лишь принять во внимание тот факт, что я всё ещё несовершеннолетний и мне невозможно будет самому снять или купить себе какое-то жильё. Конечно, полная дееспособность в Риме наступала при достижении 25 лет, но это не в моём случае. Отец не оставил никакого завещания, где бы указал опекуна, а кроме того, и женщины к моей огромному удовлетворению тоже не имели возможности претендовать на эту роль. В свои 15 лет я мог лишь попросить себе попечителя у магистрата (должностное лицо) и мне были бы обязаны его предоставить. Но этого я не желал! Если откажусь сам от попечительства, то буду признан дееспособным, а значит, обрету свободу! Получение статуса взрослого теперь для меня первостепенно, но на это уйдёт что-то около месяца, может, двух, а пока…придётся жить и работать, как прежде. Сейчас же я могу сделать то, о чём узнал недавно. Оказывается, можно открыть счёт в банке! Сначала об этой возможности узнал на Форуме, а потом прочитал в таблицах законов. Выяснилось, что в римском праве прописаны буквально все законы, в том числе и про опекунство, и про банки! Знание — точно сила! После этого я решил больше не допускать прежней ошибки, — хранить деньги дома. В особняке одноглазого Тита мне удалось забрать почти 5 тысяч денариев, — сумму очень приличную. Если 700 денариев хватает на годовой съём простой квартиры в инсулле, то на эти деньги уже можно купить дом, весьма скромный и не в Риме, но всё же дом. Деньги необходимо сохранить любой ценой до признания моей полной дееспособности! 200 денариев, которые мне выдал за дело Авл, оставлю у себя на ежедневные расходы, — жаль, в Риме нет банкоматов.
На Форуме захожу в крупное здание. Вижу много людей, — большинство с озабоченным выражением лица и совсем немного довольных. Последние по большей части сидели за столами. Именно к ним я и направился.
— Чего тебе, пацан? — спросил меня аргентарий со взглядом коршуна (аргентарий — банкир Древнем Риме).
— Я бы хотел открыть вклад.
— Серьёзно? Твои родители в курсе?
— Я сирота. Наверное, заметили, что я в траурной тунике. Только вчера похоронил отца.
— Тебе должны были назначить опекуна.
— Отец не оставил завещания, а родственников по мужской линии у меня нет. Я собираюсь просить у магистрата объявления меня дееспособным. Сейчас же по римским законам мне дозволяется поместить деньги на хранение в банк.
— Хм. А ты весьма умён, молодой человек. Кредит тебе предоставлять запрещено, но вклад можешь сделать. Это предусмотрительное желание — сохранить свой капитал. Давай сюда деньги.
— Подождите, мне хотелось бы узнать насчёт условий. Какие проценты предлагаются и надо обсудить заключение договора.
— Слушай, парень. Откуда ты таких только слов нахватался, — договор, проценты? Видишь, у нас тут взрослые люди. Здесь всё на доверии. Никто твои деньги не заберёт, всё будет в сохранности. Тебе даже платить за это не придётся. Сколько у тебя там?
— 5 тысяч денариев.
— Сколько?
— 5 тысяч, и смею заметить, что эти деньги являются наследством, полученным от моего отца. Я не могу рисковать такой суммой и доверяться устной договорённости. Пожалуй, мне придётся обратиться к другому аргентарию.
— Постой, молодой человек. Зачем же так «рубить сплеча»? Я просто предлагал самый удобный вариант для наших посетителей, но мы можем пойти тебе и навстречу, — заключим договор.
— Я слышал, что сейчас стандартная ставка по вкладам — 6 % годовых, и мне хотелось бы такие условия.
— Хм…Это тебе кто рассказал?
— Мои друзья — патриции. Я тоже из родовой знати.
— Ситуация становится яснее…Хорошо. Будет тебе стандартный договор.
После этой беседы довольно быстро составляется контракт на папирусе в двух экземплярах и в присутствии свидетеля мне предлагается его подписать.