Оленин, машину!

— Ну, это… была, в общем, у американцев одна модель, но её производство быстро свернули. Land Cruiser называлась, — соврал я, и Миха остался удовлетворён ответом.

— Так вот, у Виллиса 2,2-литровый четырёхцилиндровый движок, который выдаёт примерно 60 лошадок. Не сказать, чтоб такая уж прям мощь, но не для гонок же по бездорожью, — у меня едва не вырвалось «Золото кагана», которые проводят по соседству с моей малой Родиной, в Астраханской области, — придумана. Ещё корпус крепкий — чувствуешь, что она способна пройти через любую грязь и болото.

Я помолчал, старательно объезжая заглохшую «тридцатьчетвёрку», экипаж которой старательно возился с мотором.

— Заводишь двигатель, и он начинает мягко дрожать. Через руль, сиденье и педали чувствуешь эту вибрацию — ощущение такое, что всё вокруг оживает. Это приятно, потому что знаешь: виллис тебя не подведёт. Каждое его движение уверенное, словно он сам знает, что делать. По асфальту идёт как по маслу, плавно ускоряется, легко маневрирует. Правда, тут мне почти не довелось этого испытать — хороших дорог почти не найти, сам понимаешь.

Миха согласно закивал головой, из-за чего его пухлые щёки смешно затряслись.

— Вот настоящая магия начинается, когда съезжаешь на бездорожье. Тогда понимаешь, зачем тебе этот зверь. Колёса уверенно вгрызаются в землю, двигатель мощно ревёт, а ты преодолеваешь камни, грязь, корни деревьев. Каждая кочка отзывается в теле, но ты продолжаешь ехать. Помню, как первый раз выехал на нём на лесную дорогу. Машина будто ожила, каждый поворот руля был точным, каждый нажатие на педаль — чётким. Едешь по узким тропам, стараясь не застрять и не врезаться в деревья. В такие моменты становишься одним целым с виллисом. Все чувства обостряются, концентрация максимальная. Едешь и думаешь: «Ну и чудо машина, какая же она надёжная». Понимаешь, что на этом внедорожнике можно довериться в любой ситуации. Да, и выручала она меня не раз. С таким железным конём чувствуешь себя уверенно и спокойно, даже в самых диких местах.

Когда я замолчал, Миха ещё некоторое время смотрел на меня с лёгким изумлением.

— Алексей, да ты… прирождённый писатель! Не пробовал свои силы в литературе?

— Да так… — сказал я нехотя. — Пописывал в школьную стенгазетку. Давно было.

— Класс! — заявил Глухаревич.

Нам пришлось замолчать, поскольку приблизились к понтонной переправе через Уссури. Сапёры начали здесь работы, судя по степени готовности моста, ещё загодя. Поскольку между СССР и Японией был подписан договор о ненападении, японские войска лишь вынужденно наблюдали за приготовлениями наших. Но ни стрелять, ни тем более бомбить не пытались даже, чтобы не спровоцировать вооружённый конфликт. Могу себе представить, как они скрипели зубами, глядя в бинокли на нашу сторону.

Эта тревожная тишина дала нашим сапёрам возможность как следует подготовиться. И когда началось наступление, они быстро навели переправу. Теперь по ней, расширяя плацдарм на противоположном берегу Уссури, непрерывным потоком шла боевая техника. Далеко впереди ещё гремел огненный вал, постепенно сдвигаясь к западу. Японцы не вцеплялись в каждый метр земли, как это делали те же немцы. Например, когда в 1943 году наши войска форсировали Днепр. Тяжко там пришлось.

Храбрые (по их собственному мнению) самураи огрызались и отступали. На том берегу, — мы с Михой временно оставили виллис, чтобы пройти и посмотреть, как обстановка, — в некоторых местах горела тайга, виднелись воронки. Военкор даже захотел выйти поближе к воде, чтобы поснимать, но я его отговорил:

— Миха. Не стоит. Во-первых, кто-нибудь там мог уцелеть. Во-вторых, бесполезно. Тут зум мощный нужен.

— Кто?

— Не кто, а что. Зум. Трансфокатор. Понимаешь?

Отрицательно мотает головой.

— Ну, как тебе объяснить. Трансфокатор — такое устройство в фотоаппарате, которое позволяет приближать и отдалять изображение, не двигая сам аппарат. Это как если бы у тебя была возможность смотреть на что-то ближе или дальше, просто поворачивая кольцо на объективе. Трансфокатор помогает менять масштаб изображения, чтобы снять крупный план или охватить больше пространства в кадре. Теперь понятно?

Миха повертел в руках трофейную «Лейку».

— Здесь такого нет, кажется.

— Нет, ясное дело. У неё постоянное фокусное расстояние. То есть приблизить оптикой ты ничего не сможешь.

— Откуда ты всё это знаешь? — поразился Миха.

— В фотокружок при школе ходил, — бросил я ему. — А теперь… ложись!

Толстяк, где стоял, там и плюхнулся на землю, закрыв голову рукой. Левой, потому что в правой у него был фотоаппарат, и он бережно устроил его рядом. Я же так скомандовал неспроста: заметил, как из-за дыма на западном берегу вынырнули три самолёта и понеслись в сторону переправы. Лёжа и пристально вглядываясь, понял: японские.

— Орлы хреновы. Втроём на переправу, — усмехнулся зло. — А оби не развяжется? — пришло на ум название пояса, которым мужчины там свои кимоно перевязывают.

По форме крыльев и характерному реву двигателей я узнал стервятников — безумный по своей дерзости налёт совершали три «Мицубиси A6M Зеро». Эти лёгкие и манёвренные истребители давно стали известны своей скоростью и смертоносной точностью. Они летели прямо на нас, сверкая на утреннем солнце. На что рассчитывали, интересно? Мне показалось, это был жест отчаяния. Чтобы уничтожить такую переправу, нужны не три истребителя, а с десяток бомбовозов.

Средства ПВО уже были наготове, потому разворачиваться им долго не пришлось. Переправу прикрывали, насколько я смог рассмотреть, три зенитные батареи, состоящие из 37-мм автоматических зенитных пушек 61-К и 85-мм зенитных пушек 52-К. Зенитчики засуетились, наводя стволы своих орудий на приближающиеся самолёты.

«Зеро» приближались быстро. Их гул становился всё громче, и я мог уже разглядеть эмблемы на крыльях. Самолёты начали снижение, выстраиваясь в боевую формацию для атаки.

— Огонь! — раздалась команда неподалёку, и зенитки загрохотали, отправляя в небо очереди снарядов.

Я лежал, прижавшись к земле, и с интересом наблюдал за происходящим. Небо на пути следования японцев стало густо покрываться тучками от разрывов зенитных снарядов. Первый самолёт сделал резкий манёвр, уклоняясь от огня, но наши не сдавались. Одна из 37-мм пушек выпустила залп, и я увидел, как снаряды разорвались рядом с первым «Зеро». Он начал терять высоту, заваливаясь на бок. Вскоре он скрылся за поворотом реки, а потом оттуда послышался приглушённый тяжёлый грохот.

«Серьёзная же там у него начинка», — подумал я, вспомнив слова Лопахина из «Они сражались за Родину».

Второй самолёт уже начал заход на цель. Он втопил гашетку, и к зенитчикам потянулись пулемётные очереди. Стал понятен замысел японских стервятников: сначала подавить средства ПВО, а потом уже разобраться с переправой. «Наивны, как дети, вашу мать!» — подумал я, сцепив зубы и наблюдая, как плотный свинцовый пунктир накрыл первую батарею. Загрохотал металл об металл, бойцы попрыгали в разные стороны, но одного всё-таки задело: он вскрикнул и схватился за ногу.

— Назад! К орудию! — стоили «Зеро» промчаться дальше и скрыться на время за деревьями, приказал командир батареи. К раненому поспешили санитары, унесли. Другие две батареи тем временем нещадно лупили по третьему «Зеро». Тот оказался менее опытным. Даже сбросил бомбу. Я ощутил взрывную волну и увидел, как одна из самолётных очередей попала в реку, подняв фонтанчики воды. Но наш ответный огонь был не менее интенсивным. 85-мм пушка выпустила несколько снарядов, и один из них попал точно в цель. «Зеро» взорвался в воздухе, обломки посыпались вниз.