Ольга. Уроки престольного перволетья
Шрифт:
– Да, шибко хазар невзлюбил Роман, – задумчиво молвил Игорь. – Даже в Таврии нет им покоя – иные жиды ко мне в Киев переселились. Супротив них воевать Роман вас не звал?
– Не звал, князь.
– Асы 30 , слыхал я, лет пять тому супротив хазар выступали по наущенью греческому, – всё так же задумчиво произнёс князь, будто сам себе говорил.
– Неудачей тот поход для греков обернулся, – подсказал Асмуд. – Асы с греками рассорились, с хазарами сдружились…
30
Аланы
–
– А каган жидовский, Иосиф, церквы рушит христовы, – вновь вставил своё слово Асмуд. – Жизни лишает приверженцев веры греческой.
– Я не ведаю, князь, про затеи греков с хазарами, – отозвался Андимир. – Знаю лишь, что войны открытой кесарь не замышляет, едино прочь гонит из Царьграда жидов.
Чуть позже, когда нарочитые мужи употребили изрядно хмельного мёда, взгляды Андимира на Ольгу стали более явными и нескромными.
– Князь, позволь и княгиню твою почтить даром? Я сразу-то не додумался, не знал, врут-не врут про супружницу-то…
– Ну, почти…
Иноземный воевода самолично пожаловал Ольге в дар серебряную с голубым самоцветом застёжку на плащ, которую спешно принёс ему подручный отрок.
– Позволь узнать, князь, как обращаться можно к княгине? Как величать достойную супругу твою?
– Олёна. Прекрасная. Так звать-величать, – отрезал князь.
Ольга покосилась на него. Игорь как будто желал осадить варяга, умерить его любопытство и нескромное внимание к супруге, но вместе с тем не смог отказать себе в удовольствии побахвалиться.
– Слыхал я у греков одну баснь про жену с подобным именем. То была великая волшебница и царица… – задумчиво промолвил Андимир, не вняв намёкам князя. – Только вот, бают, из-за неё разгорелась нешуточная брань меж мужей, – насмешливо добавил варяг.
– Я тоже слыхал ту баснь. Но то у греков, а мы, русь, сами, коли надобно будет, приведём себе жён из заморских походов. Спой-ка нам, Лучезар, про Волха Всеславьича.
Княжеский игрец на гуслях завёл долгую, старинную песнь про богатыря Волха, рождённого смертной женой от волшебного змея. Волх, как и положено в баснях, рос – день за год и вырос воеводой, умелым не только в ратном деле, но и в искусстве оборачиваться и зверем, и птицей, и рыбой. Прознав о коварных намерениях хазарского царя пойти воевать русскую сторону, Волх упредил врага. Поочерёдно оборачиваясь то птицей, то зверем, Волх тайно проник в стольный град противника, погрыз тугие луки, искусал быстроногих коней, а следом сам со своей дружиной двинулся во вражеские земли. Достигнув неприступных стен хазарского стольного града, Волх превратил своих гридней в муравьёв…
Молодой Волх догадлив был,
Обернулся сам малой мошечкой,
А дружину всю – добрых молодцев –
До единого обернул да в мурашечек.
Ползли мурашечки быстроногие,
Пробирались за стены белокаменны,
А мошечка малая поверх железных врат
Летела прямиком да на царский двор.
У палат кагана иудейского
Собралась вся рать муравьиная.
Волхом вспять обернулася мошечка,
В удальцов обратились мурашечки.
Говорит им Волх Всеславьеич:
Вы ступайте-ка, удальцы мои молодцы,
Прогуляйтеся по царству иудейскому,
Напоите мечи вражьей кровушкой.
Не щадите ни старого, ни малого.
Пощадите токмо молодушек,
Красных жёнушек, дев-лебёдушек,
По выбору числом семитысячным.
Сам же Волх в палаты направился,
В расписные, золотые горницы,
Где на престоле черевчатом
Восседал Абадьяк с супружницей.
Не ждал Абадьяк –
иудейский каганЯвленья пред очи Волха-витязя.
Убечь хотел, да не справился…
Настиг его Волх да об пол зашиб.
Взял себе царицей жену Абадьякову,
Прекрасную Олёну Лесандровну.
А его дружина добрая-хоробрая
На полонянках красных переженилася… 31
Князь любил басни про князя Волдимира Всеславьича и про его родичей, брата-воеводу Илию и сестрича-оборотня Волха. Это были богатыри той стародавней Руси, потомком которых волхв Избора вывел прадеда Игоря Гостомысла, а стало быть, и самого князя. Эти песни призваны были подчеркнуть русские корни Игоря и законность нахождения его на киевском престоле…
31
По мотивам былины о Вольге
– Ишь, заглядываются на красу, – проворчал князь, увидев тем же вечером застёжку, игравшую бликами свечного пламени, на столе в Ольгиной опочивальне.
Ольга молча взяла узорочье и протянула супругу.
– Себе оставь, – поморщился Игорь.
После любовных утех, супруг в этот раз не отвернулся от неё. Лежал на боку, приподнявшись на локте, подперев голову рукой. Ладонь свободной руки погружал в её волосы, захватывал прядь и отпускал, раз за разом повторяя это движение и следуя взором за струящимися сквозь его пальцы Ольгиными волосами, словно заворожённый.
– Коли станешь ласковей, прекраса моя, и сына мне родишь – ни единого изъяна в тебе не сыщу, – задумчиво заметил супруг.
Видно, в этот вечер он выпил хмельного больше обычного, потому и был расположен к задушевным разговорам и почти похвалил её.
Ольга ничего не ответила – повелений не было, вот и молчала. И смотреть на князя не смотрела. Возможно, в тот миг нужно было нарушить запреты, пересилить нежелание – и тотчас начать исполнять намёк-наставление мужа. Наверное, ему бы понравилась подобная раболепная искательность. А может, он даже этого ждал. Но Ольга упрямо молчала…
4. Расставание и раздор
Так незаметно перевалил за половину месяц серпень. Всего две седмицы лету осталось. Громом среди ясного дня прозвучали слова батюшки о том, что срок его пребывания в Киеве истёк, и на днях он уезжает в Плесков. Для Ольги это и ранее не являлось тайной, но сердце не хотело верить в расставание – последние дни были наполнены покоем и, казалось, что так будет всегда. Ольгина душа заледенела.
И вот настал день, когда Яромир приехал в княжеский терем, длительно беседовал наедине с Игорем и распрощался с князем. Назавтра было назначено отбытие.
Утром Ольга поднялась, едва рассвело. Стараясь не разбудить спящего супруга, она, крадучись, вышла из ложницы, прикрыла дверь и растолкала сонных челядинок. Пока Нежка ходила в гридницу – передать дозорным гридням повеленье княгини собирать сопровождающий отряд, Любава помогала Ольге одеться. Нарушив мужнюю волю не покидать опочивальню ранее него и обойдясь без заутрока, Ольга направилась в свой удел.
В Высоком сборы были давно закончены. Ещё накануне товар, который Яромир собирался везти из Киева в Плесков, и сундуки с его имением были загружены в ладьи, наставления семейству и приближённым розданы. Тихонько всхлипывала, утирая глаза уголком поневы, Голуба, глубоко и печально вздыхал Томила, притихли Любим с Усладой и Лелей. Один Искусен был собран и спокоен: привык уже жить без батюшки во время своих иноземных скитаний.