Она под запретом
Шрифт:
К счастью, скоро возвращается Луиза и начинает фонтанировать идеями на остаток дня (пойти в сауну, посмотреть фильм, поиграть в монополию), и я ненадолго лишаюсь возможности утонуть в несбыточных мечтах.
Спустя час уезжают Инесса с родителями, а немногим позже из дома выходит отчим, одетый в костюм, и объявляет, что отбывает в аэропорт.
Мы перемещаемся в дом, на диван в гостиную, чтобы посмотреть фильм. Мы — это я, Луиза и Данил. Арсений до такой любезности, разумеется, не снисходит и вместо этого закрывается в спортзале. За весь день мы от силы раз пять пересекались взглядами, и каждый раз он смотрел на меня одинаково: будто я самое неинтересное, что существует в этом мире. С другой стороны, разве это должно меня заботить? Я ведь
Сестра выбрала комедию с известным американским комиком, которого я терпеть не могу. Он неприятен мне внешне, поэтому его шутки и его актёрскую игру я не воспринимаю. А ещё Луиза положила голову Данилу на колени, а руку запустила ему под футболку. Я не чувствую ревности, но смотреть на это тяжело. Высидев так около получаса, я вру, что начинала болеть голова, и поднимаюсь в свою комнату.
Продолжительный душ, чтобы избавиться от последствий дня, проведённого на солнце, после — час бесцельного разглядывания потолка. Внезапно я ощущаю себя глубоко одинокой, выброшенной за пределы нормальной жизни. Мамы со мной больше нет, нет даже бабушки или, на худой конец, какой-нибудь тёти, а своего отца я никогда не видела. Лет в шесть мама сказала мне, что он её бросил сразу после того, как узнал о беременности, и больше мы к этой теме не возвращались. По той же причине она перестала общаться со своей матерью — та была против, чтобы мама меня рожала, потому что на тот момент ей не было восемнадцати. Ради моего появления на свет мама лишилась всех, кто был ей дорог, и вот теперь её и самой не стало.
Может быть, это какое-то проклятие свыше, и мне суждено всегда быть одной? Если уж с семьёй у меня не сложилось, то можно было бы компенсировать недостаток любви личной жизнью. Но и тут загвоздка: меня угораздило влюбиться в парня сестры, а это самое настоящее табу. В двадцать один год я до сих пор хожу девственницей. А что, если моё увлечение Данилом продлится ещё несколько лет? Что тогда? Так и оставаться полуфабрикатом и терзаться перманентным чувством вины?
Ответа на эти вопросы я не нахожу и, чтобы окончательно не погрузиться в депрессивные мысли, пытаюсь уснуть. Перед глазами самовольно начинают плыть картины того, что происходит внизу: как, сидя на диване, обнимаются Данил и Луиза, как тренируется Арсений. Пару раз, когда мама ещё не оставила попыток приобщить меня к спорту, я ходила с ней в домашний зал и помню, какие там есть тренажёры. В дальнем углу висит большая кожаная груша, и именно с ней я сейчас представляю Арсения. Он с глухим стуком молотит её кулаками, а по его груди и спине сбегают блестящие дорожки пота. Живот наливается знакомой тяжестью, и я стыдливо морщусь. Такое всё чаще стало происходить после той ночи в Одинцово. Это оно — бешенство гормонов.
Я понимаю, что уснула, лишь когда кто-то трогает меня за плечо:
— Аи-ин…
Проморгавшись, в полумраке над собой я различаю лицо сестры.
— А? Фильм кончился?
— Кончился, кончился, — насмешливо шепчет она. — Извини, что разбудила. Решила предупредить, чтобы ты с утра не волновалась: мы с Даней в город едем. У него в цехе какой-то трындец случился, ну ты сама слышала, и я хочу его поддержать. Просто у нас и так в последнее время не очень, и я подумала, что мне нужно быть к нему внимательнее.
Луиза будто пытается оправдаться, и слышать это мне неловко и странно. Конечно, она всё делает правильно — поддерживает своего парня. Я бы на её месте тоже так поступила.
— Без проблем. Напиши мне, как сможешь.
— Окей, — Луиза набрасывает на меня одеяло и, звонко стуча подошвами, выходит из комнаты.
О том, чтобы заснуть, не идёт и речи: я опять смотрю в потолок. Сквозь приоткрытое окно доносится звук заведённого двигателя, скрежет открывающихся ворот. Данил и Луиза уезжают. Арсений об этом знает? Конечно, знает. Вряд ли он так рано лёг спать.
И словно в подтверждение моих мыслей, в конце коридора хлопает дверь. Я облизываю
внезапно пересохшие губы. Я и Арсений снова остались вдвоём.Глава 29
Гробовая тишина спальни нарушается лишь моим разогнавшимся сердцебиением. Луиза и Данил уехали десять минут назад, а я всё никак не могу успокоиться. Взгляд, как примагниченный, то и дело возвращается к дверной ручке, издевательски поблёскивающей в полумраке. Пару раз мне даже казалось, что она опускается вниз. Это моё воображение так сильно разыгралось от мысли, что мы с Арсением находимся в доме одни. После случая в моей квартире он, конечно, сюда не войдёт и в этот момент наверняка ложится спать.
Волнение и напряжение не отпускают меня и полчаса спустя. Повинуясь порыву, я сажусь и обнимаю колени руками. Я вдруг ясно вижу себя откуда-то сверху: запертую в комнате вместе со своими желаниями, неуверенностью и страхами. За дверью, на которую я так часто смотрю, — целый мир, в котором есть место приключениям. Достаточно лишь набраться смелости, чтобы хотя бы раз позволить себе в них окунуться. Сейчас мне этого как никогда хочется. Я устала жить с оглядкой на мнение других, со скрежетом убеждать себя, что имею право. Завтра я могу так не думать, потому что завтра означает утро, много света и более трезвые мысли, но… Может быть, безбашенная авантюра и есть таблетка от моей нерешительности и одиночества? Я ведь всё равно не смогу уснуть, зная, что могло произойти что-то особенное, если бы не моя трусость.
Пол под ступнями ощущается прохладным, и по телу прокатывается озноб. Одёрнув пижамную футболку, я иду в туалет, щёлкаю выключателем и смотрю на себя в зеркало. Волосы всё ещё немного влажные после душа, но неопрятными не выглядят. Я взбиваю их пальцами у корней, чтобы сделать пышнее. Получается немного дерзкая укладка в стиле «вамп». Бросаю взгляд на висящий халат, но отметаю идею его надеть: он тоже влажный и слишком тяжёлый. Снова смотрюсь в зеркало, чтобы оценить степень своей привлекательности в футболке. Нервно кусаю губу: а у меня что, есть выбор? Не голой же по коридору идти.
На выходе из спальни замираю. Страшно. Это же Арсений, от него всего чего угодно можно ожидать. Вдруг он на меня закричит и выгонит? Хотя за годы, проведённые в этом доме, я ни разу не слышала, чтобы он кричал.
Чтобы придать себе бодрости, я начинаю воспроизводить в памяти все интимные эпизоды с ним, от которых меня потом лихорадило. Случай в душевой, касания на танцполе, то, что произошло в этой самой комнате и у меня дома. Убеждаю себя, что кое-какая власть у меня над ним есть. Арсений хочет меня как женщину. Можно ведь постараться воспринять задуманную авантюру как вызов. Смогу ли я его соблазнить?
Такой настрой перебивает внутреннюю дрожь, и я решительно выхожу в коридор. В нём темно, но глаза уже успели привыкнуть к отсутствию света. Дверь в спальню Арсения находится в конце коридора. Вторая справа.
На полпути к ней сердце волнительно ухает. Сейчас я, пожалуй, совершаю самый смелый и безбашенный поступок за всю свою жизнь. А что, если он спит?
Решив, что буду ориентироваться по ситуации, я собираюсь постучаться, но оставляю эту вежливость и осторожно приоткрываю дверь. Арсений ведь и сам так делает — вламывается без спроса.
В воздухе его спальни витает знакомый аромат иланг-иланга, под потолком неярко поблёскивают два точечных светильника. Арсения в кровати нет. Я перевожу глаза в дальний правый угол, где из-за точно такой же двери, как и в моей комнате, доносится звук льющейся воды. Арсений в душе. Сердцебиение перемещается в низ живота, и я машинально прикладываю к нему руку. Волнение нарастает с каждой секундой. Нас разделяет всего лишь стена, а за ней он мокрый и голый.
Не зная, что делать, я пячусь назад и опускаюсь на край кровати. В моей спальне преобладают светлые оттенки, а у Арсения даже постельное бельё тёмно-синее, в цвет его глаз. Сжимаю и разжимаю кулаки. Ещё ведь не поздно уйти.