Операция

Довольно часто многие из курсантов, эти молодые парни, не лишённые романтики, мечтали, что бы у них в полёте что-нибудь случилось: загорелся самолёт или остановился двигатель. Такой восторженный мечтатель представлял как он хладнокровно разруливает ситуацию, спасает очень ценный самолёт. На земле его встречает подполковник Алимов, как равному, пожимает руку, вручает орден. Играет оркестр, майор Гордиенко, со слезами на глазах, обнимает его и говорит всем, что с сегодняшнего дня он летает только с ним. Все девушки шепчутся и показывают на него пальчиком и млеют от счастья, когда он на кого-то из них посмотрит.

Именно из таких мечтателей был курсант с редкой фамилией Пересвет. Он был неглупый парень, но очень робкий. Сын генерала, воспитан в строгости и насколько он был исполнителен, настолько же был лишён всякой инициативы. Ему очень не хотелось слыть среди сверстников генеральским сынком и он изо всех сил изображал из себя лихого парня, но имея тихий, интеллигентный нрав, часто попадал в неловкие ситуации.

Сразу после этих событий, ему запланировали полёт в зону с майором Карповым, который был уже допущен к полётам и восстановил лётные навыки. Алимов хотел подождать недельку с его допуском к полётам, присмотреться, чтобы быть полностью уверенным, но после инцидента с Лучниковым разрешил ему летать, до первого замечания от доктора.

После взлёта и уборки шасси, курсант постучал по левому наушнику. Через несколько секунд постучал по правому, затем опять по левому. Карпов это заметил:

– Ты зачем по голове стучишь? Лучше закрылки убери.

Курсант Пересвет доложил чётким голосом, как диктор на параде:

– Товарищ майор, у нас отказала радиосвязь!

Карпов усмехнулся, хотел сказать какую-нибудь резкость, но вспомнил, что Пересвет теряется, если на него повысить голос.

Он прислушался: радиообмен слышно. Нажал кнопку передачи, в наушниках раздалось характерное шипение, - всё работает. Спокойным голосом Карпов обратился к курсанту:

– Почему ты решил, что связь не работает? Ты меня слышишь?

– Нет, - отчётливо произнёс Пересвет.

Карпов не поверил своим ушам.

– Совсем не слышишь?

– Совсем.

Они летали тридцать минут, полностью выполнили задание. Карпов вёл радиообмен только с руководителем полётов и весь полёт думал, смеяться ему или плакать, или пора действительно завязывать с этим делом.

15

Время не стояло на месте. Весь апрель и первая половина мая прошли в интенсивной лётной работе. Настал тот период, когда курсанты один за другим начали вылетать самостоятельно. На аэродроме, в штабе, в столовой во всех беседках, на всех лавочках лежали раскрытые коробки папирос, как правило "Казбек". На каждой коробке фломастером был написан позывной хозяина и число: "21 САМ, 26 июня 1976 г." или что-то в этом духе. Каждый, вылетевший самостоятельно, обязан был всех, кого встретит, угостить папиросой.

Персонально коробку папирос получали лётчик-инструктор, проверяющий, кто дал допуск, техник самолёта, инженер и руководитель полётов.

Никто точно не знал, откуда взялась такая традиция. Известно было лишь, то, что она существовала ровно столько времени, сколько существовала авиация.

Вообще традиции в авиации своеобразны и довольно живучи. Например ни один лётчик никогда не оставит без присмотра свою фуражку. Он или держит её в руках или поручает кому-то за ней присматривать. Это видно даже в художественных фильмах: лётчик улетает, а механик свою пилотку кладёт в карман, и одевает на голову фуражку командира. Никто не сможет точно объяснить когда и при каких обстоятельствах это началось. Суть вот в чём: если вы оставили свою фуражку без внимания хотя бы на несколько минут, будьте уверены, когда вы решите её надеть, то обязательно внутри её увидите нарисованного кота. Причём нарисовано животное будет под таким ракурсом, что не останется никаких сомнений, что это именно кот, а не кошка. Никто не будет выяснять, чья это фуражка, кот будет нарисован обязательно.

Трижды Герой Советского Союза, генерал полковник авиации Иван Никитович Кожедуб, будучи инспектором главного штаба ВВС, был частым гостем в учебных полках. Однажды ему показали защитный шлем нового образца. Иван Никитович изъявил желание его примерить. Он положил фуражку на крыло самолёта, примерил шлем, похвалил. Ему понравилось. А когда взял в руки свою фуражку - тут же показал её внутреннюю сторону командиру полка, там был нарисован огромный кот. Командир полка опешил, сделал попытку извиниться, но прославленный ас его успокоил. Он совершенно серьёзно сказал, что традиция есть традиция, и ему нравится, что молодые авиаторы до сих пор считают его своим.

Евгений Мусин чтил традиции и заблаговременно позаботился и заготовил десять коробок папирос. И когда настало время, его командир звена капитан Бельков спросил у Гордиенко, не желает ли тот проверить на предмет допуска к самостоятельному вылету одного знакомого орнитолога. Гордиенко ответил, - если надо проверит, ему всё равно. На том и решили: в звене Белькова проверяющим в эту лётную смену работает Гордиенко, в двух других звеньях Лучников и Губанов.

Мусин нервничал. Ким это видел, и ему это очень не нравилось. Он посадил курсанта в кабину, похлопал по плечу, показал кулак и пошёл в квадрат, доложить Гордиенко. Тот уже шёл на встречу:

– Готовы?

– Так точно. Только психует чего-то.

– Плохо научен, не уверен, вот и психует.

– Нет. Он всё умеет.

– Вот сейчас и посмотрим. Всё, иди отсюда... Мусин, запрашивай запуск.

Они выполнили три полёта по кругу. Ким из квадрата видел, что качество не очень, Мусин умел летать лучше. Самолёт зарулил на заправочную линию. Гордиенко вылез из кабины, положил на крыло шлем и перчатки. Подошёл старший лейтенант Ким:

– Разрешите получить замечания?

– И это твой лучший курсант?

– Не то, что бы лучший, но и не худший. А что, совсем плохо?

– Сейчас, подожди, - и крикнул уже Мусину, который всё ещё копался в кабине, - Скоро ты там?

Мусин весь мокрый, какой-то взъерошеный вылез из кабины и предстал перед проверяющим:

– Разрешите получить замечания?

– Вот то, что ты мне сейчас показал, это всё, на что ты способен? Это техника пилотироваания? Это называется по другому...

Замечаний было много. Мусин слушал, опустив голову, иногда шмыгал носом. Ким понял, Гордиенко не намерен сегодня давать Мусину допуск. Скорее всего добавит десять полётов.

Наконец замечания иссякли. Наступила гнетущая тишина.

– Ваше решение, товарищ майор, - спросил Ким.

– Да не знаю я. Ты говоришь, что умеет, но я этого не видел, он мне ничего хорошего не показал. Чего молчишь?

Мусин, глядя в землю сказал:

– Я умею... Слетаю.

– Ха! Слетает он. Ты когда мне что-нибудь обещаешь, у тебя всё получается наоборот!

Мусин резко поднял голову, посмотрел на Гордиенко, в глазах что-то сверкнуло:

– Слетаю. Не подведу.

Гордиенко удивлённо выгнул бровь:

– Точно?

– Точно.

– Ну, тогда лети, - и повернувшись к технику, махнул рукой, - вынимай задний парашют.

– Ким, выпустишь его, я поеду на КП.

Гордиенко сел в санитарную машину и уехал к руководителю полётов. Оттуда лучше видно как садятся самолёты.

Слетал Мусин неплохо. Можно сказать очень хорошо. Он весь светился от счастья, бегал по аэродрому, раздавал папиросы, всех благодарил. Наконец он добрался до стартового командного пункта. На самом верху, как в скворечнике, сидели подполковник Алимов, он опять руководил полётами, и майор Гордиенко который пришёл посмотреть как слетает проверенный им курсант. Мусин постучал. Получив разрешение войти, поднялся по лесенке и приложив руку к пилотке, улыбаясь во весь рот, доложил, что он выполнил два самостоятельных полёта по кругу. Алимов взял папиросы, пожал руку, пожелал дальнейших успехов. Кто- то запросил посадку, Алимов повернулся к микрофону, он был очень занят. Мусин посмотрел на Гордиенко, тот махнул, - пошли на улицу. Они спустились с КП, отошли немного в сторону. Мусин протянул коробку папирос: