Опора трона

— Московский гость хуже татарина, — хохотнул Чика.

На него зашикали. Нарезанные мной задачи были слишком ответственными, чтобы веселиться. Один Шешковский, отправившийся со мной в Петербург и расставшийся с начальником Соколовым, оставленным на Москве, тихо чему-то улыбался. Не иначе как лелеял будущие расправы над давними недругами.

— Ты особо, Степан Иванович, не лютуй, — предупредил его, чтобы не увлекался. — Петербург скоро совсем обезлюдит. А город-то для нас крайне важный. Окно в Европу как-никак.

— Скорее ложа для благородных господ, из которой они в бинокли театральные разглядывали европейское благолепие, чтобы потом его бездумно копировать.

— И это тоже, согласен. Но как центр культуры, как торговый порт и стоянка флота Петербург для нас все также бесценен. Что у нас с Кронштадтом?

— Заперлись морячки и молчат. Парламентеров отсылают, не давая к берегу подойти. Ждут. Не иначе как средиземноморскую эскадру. О ней сведений нет, — тут же добавил мой начальник военной разведки.

— Плохо. Ну да пусть пока сидят — выделите несколько батальонов их блокировать. Зима придет, хлебушка попросят. Что у нас еще по военным делам?

Прибывший со мной Крылов тут же отрапортовал.

— Шведы малыми силами осаждают выборгский замок. Армия Густава где-то по финским лесам скитается. Поскольку его флот контролирует балтийскую лужу, сведений поступает очень скудно и медленно. Прибалтика нас встретит в штыки. Остзейские бароны настроены на решительное сопротивление. Рассчитывают на поддержку русского корпуса, оставшегося в Польше. С целью их устрашения командующий Подуров ведет армию из Москвы в направлении Новогород-Псков.

— Полагаю, вся эта прибалтийская шушера сразу подожмет хвосты, как только подойдут наши войска.

— Я такого мнения, Ваше Величество.

— В таком случае у нас есть немного времени, чтобы обустроить наши дела в Петербурге. Лично я намерен заняться Иностранной коллегией. Мало того, что была она фактически обезглавлена с отставкой Панина, так еще важнейшие государственные бумаги оказались без присмотра.

Новиков закашлялся и судорожно глотнул пенного стаута.

— Что с тобой, Николай Иванович?

— Не знаю, как сказать…

— Говори прямо, как про меж нас принято.

— Архив коллегии иностранных дел хранится в Москве, в особняке на Потешном переулке. Там же и все важнейшие бумаги, до державы имеющие касательство. В прошлом году там работал. Духовные грамоты русских князей изучал.

— Так что же сразу не сказали! — вспылил я, отпил пива. — Там же важнейшие документы, договоры с иностранными державами! Понимать надо!

— Архив под нашей охраной и плотной опекой, — тут же вмешался Перфильев.

— Ладно. А что ж у нас в Петербурге?

— Секретная и публичная экспедиции в здании на Исаакиевской набережной, — тут же доложил Безбородко. — Политическими делами ведает первая, а всякого рода объявлениями, почтой и прочим — вторая.

— Вот завтра мы с тобой туда и наведаемся. Непорядок, что такая важнейшая для государства работа осталась без контроля.

— Что с Выборгом будем делать, Государь? — решил уточнить Крылов. — Непорядок, что у нас под боком враги промышляют.

— Твоя правда, генерал. Отправим-ка мы туда Чику с его легионом. Пусть как следует шуганет супостата. А потом подумаем, как Густаву по шапке надавать.

Чика подскочил на стуле:

— Разреши, царь-батюшка, выступить поутру!

— Не терпится тебе? Что ж с тобой поделать. Отправляйся!

Не ведал, не гадал я, что своим решением послал на смерть многих дорогих мне людей.

(1) В реальной истории это путешествие состоялось в 1785 г. Флотилия из более чем 30 судов была полностью подготовлена к 1775-му. Суда строились в Вышнем Волочке и в Боровищах (старое название Боровичей). Остается только диву даваться, чем 10 лет (!) занимались полностью снаряженные экипажи.

(2) Бечевник — дорога вдоль канала, по которой двигались лошади бечевой тяги грузовых барок.

Глава 13

Море. Гладь свинцовая до горизонта.

Сенька Пименов, как и тысячи других легионеров, не мог налюбоваться этим дивом дивным. Он хоть горы видал, а многие его однополчане окромя лесов и ополья ничего другого в жизни не встречали. Топали по дороге, вьющейся вдоль песчаного берега, усеянного соснами, и все время косили глазами налево. Наплевать, что мелкий дождик моросил не переставая — егерь ко всякой погоде привычен. Зато интересно!

Прапорщик Пименов выступал впереди батальона. На плече зачехленное знамя, за спиной винтовальный карабин, за правым плечом подпрапорщик, его заместитель, за левым — барабанщик, отбивающий темп ходьбы. Военный шаг на марше в аршин. Крепко смазанные ваксой короткие егерские сапоги отбивали нужное расстояние, держали интервал.

Сенька отпросился от муромцев у Никитина, когда только добрался вместе с ними до Петербурга и увидел родной легион. Его производство в младший офицерский чин все резко изменило. Прапорщика не поставишь в почетный караул вместе с солдатами и унтер-офицерами. А куда? Вечным дежурным по роте, по полку, ответственным за чистоту в обозе и при кухнях? В рунд, проверявший дозоры? Или нужники с младшими профосами досматривать, чтоб вовремя были засыпаны, ежели нечисты? Его включали в состав таких команд — и к полевым кухням, и к ямам помойным, — но чаще он чувствовал себя неприкаянным. Все вакансии знаменосцев в полку были заняты. Его временно включили в резерв, он прошел обучение, как должно поступать младшему обер-офицеру при несении флага. Да вот беда: муромцы не участвовали в атаках, когда прапорщиков со знаменем в руках выбивали одного за другим. Вечный запасной — такая участь не соответствовала кипучей Сенькиной натуре.

Пименов встретил Зарубина, выходящего из Зимнего Дворца, как отца родного. Разве что в ножки не упал.

Чика его узнал, крепко обнял:

— Уже офицер? Красавчик! Небось снова отличился?

— Было дело, — потупил Сенька глаза и рассказал, не вдаваясь в подробности, про свою беду. — Заберите меня с собой, господин генерал! В свой батальон хочу вернуться!

Зарубин все эти «ваше превосходительство» и «выше высокоблагородие» на дух не переносил. Порядок обращения к офицерам в легионе был простой — «господин генерал», «господин полковник», а промеж офицеров и вовсе по имени-отчеству. Сенька об этом знал прекрасно и потому не подкачал.

— Откуда про поход узнал? — удивился Чика, но сразу сообразил, что выступление к Выборгу тут не причем. — Сейчас порешаем!

Никитин прапорщика отпустил с чистым сердцем, но остальных егерей оставил при карауле. Ему нравилось, что охрану у царского шатра, квартиры или покоев несли геройские старшие унтер-офицеры. Ставил теперь их по очереди в смену.

Командир батальона, премьер-майор Синичкин, Василий Степанович, крепкий телом и улыбчивый, Сеньке обрадовался.

— До чего ж ты, Арсений Петрович, вовремя к нам прибыл! Наш-то знаменосец первой роты впал в порочные поступки и невоздержания. Отстранил от службы. А ты уже тут как тут. Не иначе, Всеблагой пособил. Все ли нужные приемы и артикулы знаешь? Сможешь ли должность такую важную с достоинством снести? Знамя первой роты — это знамя всего батальона!