Опора трона
Шрифт:
— Где ваш сапог, прапорщик? — окликнул догнавшего его батальонного знаменщика. Командир был приятно удивлен, что тот выжил, но непорядок с формой его неприятно поразил.
— У леса остался, прошу прощения, — извинился Пименов. Он приложил руку козырьком к бровям, всмотрелся вдаль на правый фланг и тревожно вскричал. — Кавалерия!
— Отрезать хотят! Не успеем теперь оторваться.
Он горестно закрутил головой. Уперся взглядом в тяжело дышавшего Щегаря, продолжавшего удерживать на плечах тело подпрапорщика. Премьер-майора удивило количество пуль, впившихся в спину убитого унтер-офицера.
Васятка догадался, на что смотрит старший командир. Дал пояснение, напрочь
— Спаситель мой, вашбродь. Все пули мои на себя принял.
Синичкин вздохнул. Вдруг глаза его яростно сверкнули.
— Батальон, слушай мою команду! Строй баррикаду из убитых тел!
Дикий для любого православного приказ сперва ошеломил солдат, они уставились на батальонного как на сумасшедшего. Бережное отношение к павшему, серьезное суждение о смерти, традиция вымаливать усопшего для избавления от вечных мук — все это восставало против, душа восставала против. Но премьер-майор был спокоен.
— Патронташи снимать, а потом клади тела по косой внахлест!
Первыми отмерли унтер-офицеры. Они принялись громкими криками подбадривать егерей, охаживая замерших шомполами по спинам и плечам.
Немного поколебавшись, решился и Васятка Щегарь. Он бережно опустил тело унтера на землю. Перекрестил его, поцеловал в бледное лицо, которое уже покинула жизнь.
— Спасибо, что спас, родной! Век за тебя буду бога молить! — с этими словами он снял патронташ, отложил его в сторону и проверил свою фузею.
— Сооружай полукруг! Раненых в центр! Пименов! Знамя распустить и поставить на баррикаде!
— Слушаюсь, господин премьер-майор!
Красное знамя егерей с зеленой нашивкой в виде скрещенных еловых веточек заполоскалось на ветру. Захлопали фузеи — егеря, получив подобие защиты, усилили огонь. Последние капральства из роты прикрытия спешили укрыться в «кровавом бастионе».
Наступавшие батальоны лейб-гвардейцев подались назад. Им показалось, что на них накинулся рой огненных ос. Закачались и поклонились земле желтые султаны. Офицеры закончились первыми — Пименов постарался со своим винтовальным карабином, не знавшим промаха. Потом пришел черед сопельщикам с барабанщиками, унтер-офицерам… Шведы показали спину.
— Коница! Коница! Заходят с фланга!
— Приготовиться к построению в каре! Штыки из портупей — долой! Штыки примкнуть по моей команде!
Шведская кавалерия до хликого укрепления русских не добралась. Неожиданно над ней вспыхнули разрывы шрапнели. В бой вступила полковая артиллерия легиона, бившая не на 60 саженей, а на все 100–120 — дальше, чем полевая. Набиравшие скорость эскадроны смешались, начали поворачивать коней. Конницу буквально выкосило под ноль — спаслись буквально отдельные всадники.
«Кровавый бастин» разразился радостными криками.
— Штыки убрать! Продолжить цельную стрельбу! — надрывался Синичкин и вдруг захрипел, зашатался, повалился с пробитой насквозь грудью.
Рядом с ним попадали многие офицеры, не укрывавшиеся от вражеского огня за бруствером из солдатских тел. Это вступила в дело шведская артиллерия, накрывшая русские позиции картечью.
Новые тела отправились на верхи баррикады. Лишь батальонного командира и двух сраженных капитанов положили рядом с ранеными. Их накрыли спасенным знаменем второй роты.
В батальоне состояло 990 человек, разбитых на шесть рот. Ими командовали два штаб-офицера, четыре капитана, шесть поручиков и девять подпоручиков. Так вышло, что картечные залпы почти обезглавили егерское подразделение. В строю остались лишь два поручика, один из которых был легко ранен и продолжал сражаться, и пять подпоручиков. Все
прапорщики, кроме Пименова, были уничтожены финнами-охотниками, которым обещали заплатить золотом за каждого убитого знаменосца.— Гренадеры! От леса наступают лейб-гренадеры!
Давно миновало то время, когда гренадеры использовали в бою гранаты. Эффективность стрельбы усовершенствованных кремневых ружей сделала бомбометание смертельно опасным. Гренадеры, в которых отбирались самые сильные и высокие солдаты, превратились элитные штурмовые части. Шведские еще и отличились во время переворота в Стокгольме в 1772 году. В честь этого замечательного события они носили на рукаве белую повязку, подражая свите короля.
Несмотря на плотный огонь с бастиона, потерю офицеров, шагавших в первых рядах, и постоянно падающие знамена, они добрались до дистанции в сто шагов. Ротные командиры и барабанщики заняли позицию позади строя и потому уцелели.
— Нидерфален!
Первые пять шеренг опустились на колено. Шестая произвела залп. За ней пятая, вставшая в полный рост, затем четвертая…
Рой пуль обрушился на «кровавый бастион» — столь плотный, что егерям пришлось спрятаться. Убитых и раненых резко прибавилось.
— Батальон! В штыки! — шведский подполковник был уверен, что сопротивление полностью подавлено.
Погорячился он с выводами. Баррикада ответила столь плотным беглым огнем, что буквально смела гренадеров. Фузей хватало с избытком. Зарубинцы не тратили время на перезарядку. Ружья снаряжали раненые, прошедшие длительные экзерциции заряжания на спине, и передавали их в первую линию. Даже Пименов временно отложил свой винтовальный карабин, патронов к которому почти не осталось. Принимал очередную фузею. И стрелял, стрелял, стрелял… За плотным дымом ничего не разглядеть. Бил наугад. Крики пораженных его огнем шведов звучали для него победным маршем.
— Арсений Петрович! — слабым голосом окликнул его подпоручик со смешной фамилией Цибулька. — Вы остались один из офицеров батальона. Принимайте командование на себя!
Пименов оглянулся. Подпоручик с помертвевшим лицом лежал среди раненых и командовал заряжанием. Рядом с ним бредил поручик, исполнявший обязанности батальонного адъютанта. У него из ушей и носа сочилась кровь.Уже третий ротный флаг закрывал тела погибших офицеров.
Пименов встал в полный рост, не обращая внимания на пули, которых почему-то становилось все меньше и меньше. Рядом с ним криво повисло на покореженном древке батальонное знамя. Полотнище напоминало огромное решето.
— Батальон! Слушай мою команду! Старшим унтер-офицерам возглавить роты и взводы!
— Сенька! Ложись, дурной! — закричал что есть мочи позабывший в тревоге за друга о субординации Васятка Щегарь. Крик дался ему нелегко: вся его щека была глубоко располосована пулей.
Стрельба на мгновение стихла. Порыв ветра отнес пороховое облако немного в сторону. Еле дыша из-за кислой вони, пораженные егеря увидели, что гренадеры закончились. Нет ни одного, всех повыбили или сбежали. Сзади и чуть правее раздалось громкое «Ура!» — зарубинские полки, развернув перекатные цепи, энергично наступали, а шведы откатывались. Оказывается, пока остатки батальона Синичкина дрались с гренадерами, по соседству происходили не менее драматичные события. Легион вступил в бой, опрокинул шведов и финскую ландмилицию и теперь преследовал отходящего врага. Слева от «кровавого бастиона» заходила по широкой дуге казачья лава, намеренная отрезать сине-желтую пехоту от леса. От их гиканья и дружного «Сары!» у врагов стыла кровь в жилах, а у людей покойного премьер-майора, напротив, само собой вырвалось дружное «Виват!».