Опора трона

— Что-то вроде того. Только «студент» мой генерал-поручиком будет. Отправляюсь на юг с его превосходительством Суворовым. Ногаев к порядку приводить.

— Так ты сам теперь генерал! — пораженно воскликнул профессор, дальше 8-го чина не шагнувший, все также пребывая в коллежских асессорах.

— Нас к «Табели о рангах» еще не привязали. Но будет своя шкала. И своя форма. Я пока в солдатской хожу.

— Вот это взлет! Из солдата — в генералы! Откуда вас таких набрали?

— Император нас назвал «крепостной интеллигенцией». Среди солдат много людей, имеющих хорошее образование.

Десницкий засыпал вопросами своего бывшего ученика, превратившегося в сильного, закаленного испытаниями и уверенного в себе мужчину. Тот отвечал охотно: и про осаду Оренбурга, и про поход, завершившийся для него в Москве, и про работу в Министерстве обороны в Правительственном дворце, и про отбор кандидатов в комиссары.

Сам же Смирнов поинтересовался, как идут дела в Университете. Ответы его не порадовали, хотя многое изменилось к лучшему. Факультетов так и осталось три — философский, медицинский и юридический. Первые два года у студентов — занятия на философском факультете для всех без исключения, а потом разделение. Порадовало, что уже введено преподавание на русском, а не на латыни, которую многие слушатели не понимали. Что новый Куратор грек Мелиссино поощряет и народное просвещение силами профессоров, и русские преподавательские кадры из числа бывших студентов (2). Что университетская типография активно печатает полезные книги и даже журналы. Больше всего огорчило, что основное здание в Аптекарском доме у Воскресенский ворот дышит на ладан, хотя его делят с Московской городской думой.

— Поэтому встреча с государем состоится в арендуемом с давних пор доме князя Репнина на Моховой в Актовом зале. Не хватало, чтобы из-за наплыва сиятельных визитеров полы провалились. Они могут, дом в ужасном состоянии, — посетовал Десницкий.

— Волноваться не о чем. Нынче по Москве знаете сколько дворянских да княжеских дворцов? Что-нибудь да подберут под университет в правительстве.

— Дай то бог! Заболтались мы с тобой, Коля. Мне пора отправляться.

— Я провожу.

Идти было недалеко. От жилого дома Университета на Леонтьевском переулке рукой было подать до дома Репнина. Дошли в несколько минут. Крепко обнялись на прощание.

Придерживая рукой шпагу на боку, Десницкий поднялся в парадный зал. Его заполнили красные мундиры профессоров, партикулярные сюртуки Информаторов университетской гимназии, а студенты нарядились кто во что горазд — хорошо, что шпаги не забыли (3). Эти шпаги давали им благородство, но кому оно ныне нужно, когда царь высшее сословие ко всем прочим приравнял? Семен Ефимович вздохнул. А ну как бурсаков из разночинцев станет еще меньше, раз дворянства им теперь не достичь? Но тут же воспрял духом, вспомнив историю Николая. Запишется в студенты ныне тот, кто ранее не мог — косяком пойдут бывшие крепостные-самородки!

Порадоваться ему не дали. Десницкого окружили профессора, состоявшие преимущественно из его сверстников, людей тридцати годов отроду. Новость, которую они рассказали, огорошила. Михаил Васильевич Приклонский, директор Университета, сослался на болезнь и от встречи с царем уклонился. Все пришли к одному заключению: потомственный дворянин из древнего рода присягать Петру Третьему откажется.

— Семен Ефимович! Выручайте! Берите на себя временно бразды правления Конференцией и от ее имени поприветствуйте императора!

— А эти? — презрительно кивнул профессор на служащих университетской Канцелярии. Обычно надменные, считающие себя пупом земли, сегодня они тряслись от страха и жались к стеночке.

— Безмолвствуют!

Шум в зале стих как по команде. В помещение вбежали известные на всю Москву солдаты в суконных шлемах. Выстроились полукругом, цепью, спиной ко входу, лицом к собравшимся. В руках тесаки, пистолеты и ружья. Все замерли. В этой тишине гулко раздались приближающиеся шаги. Вышел Он, царь.

Приветливо обратился ко всем, совсем не такой суровый, как его привыкли видеть. За его спиной стояли Новиков и Радищев.

Вперед вышел Десницкий. Охранники его пропустили.

Он начал свою речь с приветствия и искреннего восхваления императорских деяний. Далее попытался разъяснить роль высшего учебного заведения Москвы:

— Университетское красноречие отзывалось разумным словом на события государственные, двигавшие вперед просвещение и содействовавшие благополучию народному. В этих стенах мы боролись с предрассудками невежества, которое враждовало с науками и разъясняли многие вопросы в тех случаях, где наука может быть приложена к жизни. Наконец, Университет утверждал самые основания наук в России, согласно с основаниями отечественной жизни, возбуждал к ним любовь и открывал великие надежды в будущем для их развития.

— Мне по нраву столь ответственные задачи созданного гением Ломоносова московского университета. Не оставлю его своим попечением. Испытываете ли вы, профессора, в чем нужду?

Старший канцелярист попытался перехватить инициативу. Запинаясь, стал нахваливать петербургского Куратора.

— Я пришел не к безграмотным подьячим, а к научным светилам, — взревел император. — Вон отсюда! Позже вами займусь.

Чиновник побледнел, зашатался, после чего упал в обморок. Его коллеги подхватили несчастного и потащили из зала. Тихо шептались между собой, вскроется ли передачи денег из университетской казны одному из почетных попечителей «для некоторого особого, известного ему употребления» без решения Правления. Не эта ли история — причина царского гнева?

— Господа профессора! Я пришел к вам как друг, желающий помочь, облегчить, наградить. Высказывайте без утайки все, что у вас на сердце накипело.

Боже, что тут началось! Словно плотину прорвало. Профессора, позабыв о степенности, перебивая друг друга, принялись вываливать свои беды. Возможно, их откровенность простимулировало присутствие Радищева с Новиковым, связанных дружескими и иными, тайными, отношениями с собравшимися.

— Где нам в нашей бедности взять подкрепление?

— Ужели наставники и образователи умов хуже службу ведут, чем вороватые чиновники? Между тем выходят последние в губернаторы и советники, а мы по восемь-десять лет в одном чине. Не велик кураж и не велика честь пребывать в учебном сословии.

— Нас, как израильтян, желают держать в египетском рабстве.

— Презираем мы постыдные способы достигать мнимых достоинств. Крепостных не имели и родовых имений, в тишине скромной жизни трудимся для общей пользы. Возлагаются на нас разные другие занятия, которые исполняем безвозмездно.

Десницкий со значением взглянул на Новикова и показал ему тайный масонский знак. Он намекнул, что не все так нищенски-благостно в Университете. К примеру, профессор Рост, полиглот и математик, весьма успешен в коммерции и собственный трехэтажный дом имеет в Старосадском переулке. Оттого и прячется за спинами коллег, все равно приметный в своем рыжем парике.

Новиков понимающе кивнул и, наклонившись к уху царя, что-то ему зашептал.

— Отчего университет не имеет права производить в вышние академические градусы? — не унимались ученые мужи. — Отказывают нам в праве напечатать за границей труды российские на латыни. Оттого и пренебрежительно относится Европа к нашим стараниям.

— Царь-батюшка, защити от книгопродавца Вевера: в присутствии профессоров он всю Конференцию поносил грубейшими ругательствами, говоря: «Нахалы в Конференции не должны мне ничего приказывать! Они мне не начальство! Пусть они сначала получат чины, а тогда командуют! Плевал я на всю Конференцию!»