Оранж

Сливают помои из телепосуды.

Исполнят любое, что скажет им власть!

Отбросы, мошенники, алчные дурни

вещают все сутки, года напролёт,

подобно дешёвым, кривым винокурням

пьянят и дурачат беспечный народ.

Протоки голов забивают засором,

а нервные нити всё вяжут в узлы,

соседей клянут, поливают позором,

хваля царедворцев, умы-санузлы.

Бандиты транжирят народные средства,

давая плебеям веселье и хлеб,

лишая сознания, книжек и детства,

с экранных полос рекламируя гнев.

Дельцы-экзекуторы мучают с родов,

поганят раздумья и лица людей,

преступно ведя к усиленью раздоров,

безумию, злости, внесенью теней.

Сектанты-хирурги, словесные врали,

вводящие массы в ненужный психоз,

бранящие книги, далёкие дали,

плодя идиотов, воссевших в навоз.

Промывка

Они льют в мозги подноготную грязь,

мешая в поганую смесь, однородность,

внося чужеродные мысли и страсть,

внедряя порочность, убив непорочность.

Разбитая прочность впитает весь шлак.

В экранах беснуются гадкие банды.

А зритель, вкусив ад, накормит свой рак.

Итоги порадуют дом пропаганды!

Потоки обмана и "нужных" вестей,

цунами и грады рассказов и бредней

про райскость отчизны и злобных гостей

везде разойдутся как байки и сплетни.

Промывка овалов успешно идёт.

Всё чище и чище эмаль, алюминий.

Но клизма наполнена выбросом рвот.

О, Боже, пусть участь ужасная минет!

Люстра «Кристофера» Джулая

Медно-хрустальный, ветвистый букет

с глянцевой плоскости каплей свисает,

вносит в бетонные формы рассвет

и средь полуночи рай сохраняет.

Светленький куст озаряет простор,

вводит фотоны в сухое пространство,

будто бы солнце над высями гор

греет язычников в маленьком райстве.

Малое древо янтарно цветёт,

радуя взоры добротных хозяев,

мелко вживляясь в убранство и грот

в каменных джунглях, краях Гималаев.

Мелкий салют из узорных суков

радужно и ожерельно сверкает,

льёт переливчато с видом ручьёв

и освещением взгляд услаждает!

ИП "Кристоферу" Хосейну Джулаю

Женатый. Замужняя.

Укрытие прячет любовных, греховных,

неверных другим, но друг к другу святых,

фривольных, запретных, живых, несвободных,

дозволенных чувствами и не нагих.

Пуховый терновник, где дивная мебель,

горение глаз, светлячковых свечей,

невидимость звёзд, потолочное небо,

вершится свидание общих идей.

Они норовят водрузиться на ложе,

ведь жар их сердец распаляет мечты,

какие преступны, внебрачны, похожи,

какие сложили щиты и мечи.

В таинственном месте, густом полумраке

объятия, взгляды почти в полусне.

Минуя сомнения, скромности, страхи,

те двое разделись в сгустившейся тьме…

Мыкающийся

Мыкаясь вновь по убогим работам

и пристревая к стадам, что не в цвет,

вклинившись в стаи кутылых уродов,

я прозябаю уже тридцать лет.

Ленно слоняюсь по норам и лентам,

труд продаю за ничтожный кусок,

гордость и горб прогибаю за центы

и протираю надкостницы ног.

Дурно срамлюсь пред собой и иными,

трачу запасы и мысленный рой,

дружбу вожу с одиноко-больными.

В зеркало стыдно смотреться порой.

Гнусь до земли, чтоб опять не прогнали

женщины, шефы, соседи, родня,

что накалили чугун, доконали,

срезали крону, основу до пня.

Вязну, жирею и не растрясаюсь,

вяну, смиряясь с нехваткой воды,

маюсь, от грусти сплошной убиваюсь

и ненавижу кусты и цветы.

Дико завидую пышным деревьям,

свежести сельской, богатству, лучам

и многодетным и радостным семьям,

даже свечам и ночным фонарям.

Порох храню от дождей и слезинок,