Оранж

Великий позор не сгорит и в огне!

Уже не бойцы, а срамные служаки.

Приказано биться, идти воевать.

Сидим в ожиданьи финальной атаки.

А впрочем, тут многие могут не встать…

Речь матушки, укрывшейся от дождя в магазине

Не выгодно старым в подобном краю.

Бабули накладны казне и начальству,

деды не участвуют в шахте, бою,

а значит, без пользы, чужды и опасны.

Живущим нужны только выплаты, корм,

внимание, помощь, субсидии, льготы,

уход и мешочки таблеточных форм,

походы в соборы по каждым субботам.

Они лишь транжирят бюджетную мощь,

таранят больницы, врачебные нервы.

Их души похожи свалку и ночь,

где скопища тлена, червей и ущерба.

Стада бесполезные в тягость властям.

Нахлебники лишние будто плодятся.

А им бы лежать в накопителях ям.

Мы – все отработки, и нас не боятся.

Предстали обузой для новых людей.

Развалины сносят и справа, и слева.

Возводят огромный простор этажей.

Вокруг старичьё, как бесплодные древы.

Однажды постигнет смертельнейший суд.

Давно обветшали, и мучим цветущих.

Буран их свернёт, ну а грозы сожгут.

Престольное солнце рассеет все тучи.

И всем станет легче: кустам и цветам.

Минуют реликты – старинное чудо.

Сметут поколения, будто бы хлам.

Но вскоре состарятся новые люди…

Закрытая закусочная на углу дома на пр.Труда

В закусочной окна и двери забиты.

О, это беда для окраинных лачуг!

Питейная лавка давно уж закрыта

ввиду отравления сотен пьянчуг.

Её разбивали и дети, и жёны,

казнили поджогами ночью и днём,

взывая доселе с общественным стоном

к суду и милиции, Богу пред сном.

Кабак линчевали в знак мести за близких,

каких охмеляла сивушная мазь.

В стенах его падали пошло и низко,

а кто посильнее – в листву или грязь.

Снега укрывали всех спившихся, слабых,

угробленных спиртом из вёдер и ям.

Тартар приносил боль и ужас нахрапом

всем членам семей и соседним краям.

Шалман изводил домоседов, прохожих

боями и криками злых забулдыг

и сварами злыми за шмар синерожих.

Трактирные будни, как цепь выходных.

Позднее пришло разнеможное чудо -

изгнание тьмы, дионисовых слуг.

Исчезли бродяги и грохот посуды,

скопления рвоты, урины и мух.

Сегодня, как год и три месяца, тихо.

Умершие и те, кто вылечен, спят.

Молитвы ль закон истребили то лихо,

увы, не известно, а впрочем, плевать…

Ремонты российских дорог

Дороги у нас ремонтируют "славно" -

поверх листопада, снежка и грязи,

спустя рукава и с мольбой православной -

по русским канонам великой Руси.

Провалы, колдобины, ямы латают

разбитою плиткой от кафельных стен,

ухабы дрянным кирпичом засыпают,

внося хотя б видимость мер, перемен.

Шоссе асфальтируют в дождь и метели.

Бюджет обирают, заслуги хваля,

не зря ведь строители хлебушек ели,

не спали, вставали ни свет ни заря.

Чиня город летом, под мокрую осень,

уверены в том, что весной всё всплывёт,

и в том, что их труд дорогой вредоносен,

и что не накажут, что с рук всё сойдёт.

Машины, подошвы катками вжимают

и плотно трамбуют насыпанный шлак,

и вместе "ДорСтрой" с ЖКХ проклинают,

и дальше идут, поощряя бардак…

Прямо девочка-девочка

Ей мерзок, совсем не приятен Иосиф.

Она ненавидит скабрёзных и злых.

Покровы её, словно бархат с вискозой.

В её картотеке скопление книг.

Глаза, словно блёсны с каштанами сверху.

В ней тайная тайна и искренний цвет.

Ответна, отзывчива, будто бы эхо.

Всегда вояжёрка, а не домосед.

Пропитана кофе, бухгалтерской сутью.

Частенько над трудной рабочей копной.

Глядит за экранной и яростной жутью.

Порою взирает с какой-то виной.

Приезжая гостья мой край наполняет.

Девчачие мысли транслирует в мир.