Орлиное гнездо
Шрифт:
И так Раду Испиреску сделался первым католиком среди потомков Кришанов.
========== Глава 35 ==========
Иоана сидела в покойном кресле у очага, держа у груди сына. Он звучно причмокивал – и, казалось, наливался силою у нее на глазах; Иоана улыбалась маленькому Раду, напевая старинную песню о врагах и ратных забавах, для которых он, конечно, родился.
Корнел, стоя у кресла госпожи своего сердца на одном колене, сопровождал ее пенье музыкой лютни. Ее можно было извлекать и не отращивая
Раду Кришан сидел напротив них – и смотрел на свою семью с великой любовной грустью.
Дорогие дети! Казалось, он жил только для них… да, он и в самом деле жил только для них: если они высоко понесут знамя, которое примут из его рук. Если он увидит перед тем, как закрыть глаза, как реет на ветру белый штандарт с серебряным орлом - над башнями вновь отстроенного замка! Тогда великий боярин благословит их и вверит все, что нажил за свою жизнь: а нет – так пусть хоть пропадут…
С Корнелом ему, скорее всего, придется примириться: это было очень нелегко для старого упрямца, для дворянина, самовластного в своей жизни и понятиях чести, но теперь Корнела и Иоану объединило больше, чем супружеское ложе.
Наследник.
Если же Корнел добудет себе славу, о которой мечтают и король венгерский, и боярин, и он сам, лучшего зятя и желать будет нельзя – никакие боярские дети не смогут сравниться с таким мужем. И Раду Кришан, улыбаясь, стал пристукивать широкой ладонью в такт музыке, которую Корнел наигрывал уже весьма умело. Этому дьяволенку давалось все, за что бы он ни брался, - счастливчик!
– Ты останешься на Рождество, отец? – спросила Иоана боярина, когда кончила петь и музыка смолкла. Раду кивнул.
– Непременно, дитя мое.
Он теперь неотрывно глядел на внука – после его рождения все тревожились, что он так и не доберет здоровья и силы, но Раду Испиреску нагнал ровесников через месяц после появления на свет: сказалась кровь отцов и дедов. В их семействе не рождалось заморышей. А если и рождались, о таких никто не помнил.
Потом боярин тяжело встал, и дочь начала подниматься следом. Он удержал ее властным знаком.
– Отдыхай, звездочка моя, - а мне сейчас нужно побеседовать с этим прекрасным музыкантом.
Раду Кришан поглядел на Корнела и улыбнулся, морщинки окружили глаза, из которых никогда не исчезала грусть. Корнел пристально посмотрел на тестя и поднялся, отложив свою лютню.
– Добро, - сказал Корнел, слегка улыбнувшись. – Идем побеседуем, господин!
Теперь это был мужчина в расцвете лет – высокий и статный, мощь его плеч уже могла посрамить старую силу боярина; темные кудри отросли до пояса и еще сильнее закурчавились, ниспадая, как грива льва. Длинные темные усы оттеняли шелковистые румяные щеки.
Поистине – второго такого молодца было не сыскать и в государевой дружине, не бедной красавцами!
Боярин с гордостью положил зятю руку на плечо и повел его прочь из комнаты. Иоана провожала их тревожным взглядом. Как же мало она могла изменить теперь – когда ее, точно цепь, держала детская колыбелька! Как мужчины решат, так
и будет…Раду и Корнел вышли за дверь и прикрыли ее за собой; Иоана услышала удаляющиеся шаги и голоса, потом все смолкло. Она еще некоторое время сидела, баюкая ребенка. Потом Раду заснул.
Иоана тихо встала, держа у груди сына и запахивая свою накидку, - она озиралась в поисках прислужницы. Та, впрочем, подошла и без зова.
– Что угодно госпоже?
– Вот, уложи сына, - Иоана дала ей в руки дитя, и та с улыбкой подхватила его. Присев, венгерка удалилась.
Иоана, оставшаяся в опустевшей комнате, в которой слышалось только потрескивание пламени в очаге, за драпировкой, некоторое время раздумывала… Потом поправила легкий шелковый чепец, открывавший волосы на лбу, и с удовольствием вспомнила, что бросила уродовать себе брови. С рождением ребенка и приездом отца к ней точно вернулись былые силы – сила рода…
Госпожа Испиреску погляделась в венецианское зеркало, висевшее на стене, и осталась довольна всем, что увидела в нем.
– Знаешь ли, - с улыбкой негромко сказала она существу, которое появилось с нею рядом, - я думала, что вы не отражаетесь в зеркалах!
Сестра положила ей руку на плечо.
– Не верь досужим выдумкам, - шепнула Марина ей в ухо. Она была так близко, что могла ее поцеловать – это существо, одетое в вечное окровавленное золотое платье, вечная невеста!
– Чему же мне верить?
– Тому, что я рядом, - улыбаясь и показывая клыки, ответила Марина. Иоана тоже улыбнулась ей.
– Ты существуешь все так же?
Марина кивнула: глаза ее блестели радостью – как на удачной охоте, которые так любил Раду Кришан.
– А это весело, сестрица, - убивать! Разве вы все этого не знаете? Все, кто живет, должны убивать и убивают, - дохнула она в самое лицо Иоане.
– Я это знаю, Марина.
Вампир коснулся ее щеки – сейчас рука Марины была живой и теплой. Она теперь смотрела серьезно, призывно.
– Я очень надеюсь на вас… Только тогда, когда мы искупим свои жизни, мы сможем надеяться на прощение! Для Марины тоже существует искупление – и зависит оно от тебя и твоих детей!
Иоана нахмурилась.
– О чем ты говоришь?
Марина улыбнулась – по-человечески, ясно. Потом поцеловала Иоану в щеку – та подпрыгнула, как от ожога. Это существо могло и морозить, и жечь, когда пожелает!
– Ты знаешь, о чем я говорю, - или постигнешь это позже, - ласково сказала старшая дочь Кришанов. – Следуй своей судьбе, как верят наши восточные недруги - которые в столь многом правы!
Она отвернулась и, ступив в сторону, пропала. Иоана уставилась в зеркало, в котором теперь отражалась она одна. Притронулась к щеке, куда ее поцеловали, и тревожно вздохнула.
Потом в дверь заглянула венгерка.
– Я уложила Раду, госпожа.
Иоана вздрогнула и повернулась, хотя ожидала служанку с минуты на минуту. Когда глаза их встретились, во взгляде плотной полногрудой женщины выразились удивление и озабоченность:
– У вас правая щека покраснела! Вы обожглись?
– Да, - сказала Иоана. – На свечке.