Осень матриарха

– Любуетесь нашими красотами? - спросил однажды с улыбкой, полной тончайшего цинизма.
– Недаром ваш родственник не пожелал подвезти тяжёлую артиллерию. Кто же устраивает погром в сундуке со своим личным достоянием?

– Да, сокровищ поистине в избытке, - отозвалась она. - Кроме самого главного: прекрасных дам. Я здесь единственная из них, кто передвигается по улицам в своём натуральном и неприкрытом облике. Нет, понимаю, ислам с его ограничениями, время тоже нелёгкое. Но всё же...

– То, что красноплащники со всех сторон приближаются к городу и постепенно смыкают удавку, не было сюрпризом ни для кого, - ответил её собеседник. - Те, кто хотел свободы и безопасности, давно успел рассеяться по окрестностям и родственникам. Те, кто желал иного, - закрепился в стенах, сотворив личную крепость. Жаль - самой главной, именно Кремника, не хватает на всех.

Оба не раз подбирались под самые стены, и колокола пели внутрь самой души Та-Циан. Она вторила: ещё в дедовские времена её научили брать голос в маску и без тяжких усилий направлять на тот край света, и теперь холодноватое меццо-сопрано удивительным образом шло поверх тяжкого звона и гудения. В природном голосе женщины отсутствовали тёплые грудные ноты, к чугуну примешивались, диковинно сплавлялись с ним лёд, серебро и сталь. Каорен удерживал её за плечи, обтянутые скользкой тканью, - чтобы не улетела ввысь.

Почти влюблённые: недоставало малой капли.

– Отчего так много народу осталось в столице? - спросила Та-Циан в один из подобных моментов.

– Я только и делаю, что отвечаю на этот ваш вопрос, - проговорил Као.

Было очень раннее утро, которое весной кажется плавным продолжением полуночи.

Самое хорошее время для пенья жаворонков, которые не хотят быть пойманы совами.

Самое неудачное начало важного разговора - "Давайте отойдём в сторону". Теряется элемент внезапности. На втором месте: "Нет ли поблизости уголка, где бы нам не помешали?" В таких углах непременно будет либо оконное стекло, слегка дребезжащее в лад с вашим шёпотом, либо записывающие устройства в стенах, а то и немудрёный сосед, которого терзает жажда познания.

Та- Циан сняла чужую руку с платья и, придерживая своей, повернулась так, чтобы встретиться глазами.

– Три вопроса, как в сказке. Каорен, если перемирие закончится пшиком, меня отпустят?

– Да, - ответил тот, не колеблясь. - Человек с белой повязкой на рукаве не священен, как посол, но обладает правом неприкосновенности.

– А если я скажу, что под моей рукой гораздо больше воинского народа, чем вы представляете, и что они с радостью бросятся за мной на штурм любой святыни? Да хоть самого Царства Небесного!

– Поверю, - ответил Каорен коротко. - И что? Хороший враг украшает жизнь. Идите и воюйте всей мощью. Для такого вас и снабдили венком из почестей и регалий.

– Као. Чем Братство Расколотого Зеркала наказывает тех, кто прикрывается его именем и славой для своих личных целей?

Он даже не вздрогнул. Почти. Слегка улыбнулся ей и провёл ребром ладони по горлу.

А потом спросил с расстановкой:

– Ты уверена, что у тебя были именно личные цели?

На этих словах кто-то жарко задышал ей в ладонь, и Та-Циан поняла, что её постояльцы уже давно следят за действием: начиная, пожалуй, с первой реплики Каорена.

Опустила глаза: оба, и Дезире, и Рене, сидели на полу, поджав ноги. Размера вполне допустимого, человеческого: вот только выглядят, словно лишь сейчас оторвались от соски.

– Когда тебе ответили, как ты и хотела, трижды, твоя подача кончается. Неучтиво также парировать вопрос другим вопросом. Каорен отреагировал мгновенно: значит, был тем, кем я его считала.

– Уверена, высокий доман, - ответила я с самой красивой интонацией из тех, что были мне доступны. - Я хочу получить мраморную стелу, на которой самыми лучшими арабскими стихами было бы зашифровано моё имя и бранные подвиги.

И, знаете, он рассмеялся. Дядюшка Лон не понял бы происходящей сцены - слишком долго пробыл в Европе, чтобы относиться к смерти шутя. Да и всего, что воспоследовало, ожидать не мог, на нашу удачу.

– О, - сказал Рене.
– Я ведь знаю, что у нас не полагается в открытую обозначать покойного, как это делается у христиан. Зашифровывают тем или иным образом. Но шутить о таком прямо на пороге двух существований?

– А потом мы взялись за обе руки, - продолжала Та-Циан, не отвечая на риторику, - и отправились домой обсуждать вместе с Ханбертом и другими: как мне лучше распорядиться своей жизнью, чтобы отстоять от собратьев по оружию и получить в личный махр лучший город Динана. Всё-таки стены в жилище, что курирует Братство, не так уж и проницаемы, как кажется на первый взгляд.

– В чём смысл?
– спросил Дезире. - Я, конечно, вижу, что госпожа осталась в живых и даже та неведомая хворь её не съела.

– Но мёртвые не женятся и не получают брачного выкупа, - добавил Рене.

– Вы так же мало понимаете ситуацию на местах, как многоуважаемый Лон Эгер, но вам обоим простительно. Я вытребовала у Эдинерского Льва такие большие права и звания, что это автоматически перевело меня из глашатаев, которые немо дожидаются ответа, в почётные заложники. К тому же практически все, кроме наших красных трибунов, видели, чьим именем я прикрываюсь, и догадывались, что оно хоть и прекрасно, да незаконно. Керм, моя главная ширма, и то мало-помалу отодвинулся на вторые роли. Однако партию с Оддисеной разыгрывала не одна я: самых умелых бойцов посылало нам как раз Братство Зеркала. На сей факт и была моя главная надежда.

– Что Братство не притворялось?
– спросил Дезире. - Я читал такой рассказ Борхеса, о простеце по имени Оталора и сильном вожде, которого он сдуру захотел сместить. Ему шутя отдавали инициативу, именное оружие, коня, женщину, а в конце расстреляли почти с презрением.

– Надежда на то, что Братство реально увидело во мне своё оружие против самозванцев куда худшего толка, - уточнила Та-Циан.
– Если говорить о целях предполагаемого союза - по сути никому не были нужны хаос и двоевластие, даже тем, кто его устраивал. А уж если приходится служить, так лучше не самому доброму, а самому умному.

И вот в эти дни вокруг Лэн-Дархана собиралась армия, верная не Ставке или Оддисене, а одной выдвиженке Ставки, которую они обе поддерживали за локти.

– Как ангелы праведника на мосту Ас-Сырат-ал-Мустакым, - пробормотал Рене.

– Сделать из себя ключ от городских врат, вставить в скважину и сломать внутри, - с неким испугом проговорил Дезире.

– Вот ведь умница! Но не так уже на самом деле была велика моя популярность, как хотелось для воздействия на массы. И не настолько я была опытна, чтобы мои почитатели, видя мою неминуемую гибель, не ринулись уничтожать Сердце Сердец вместо того, чтобы войти миром и оборонить. Следовало разыграть импровизацию как по нотам - и талантливо. Было ещё третье, о чём я и думать забыла.

Ханберт сказал нам:

– Нельзя судить тайным судом Братства человека, который не владеет до конца своим телом. Не годится класть на алтарь ущербное животное - Терги заведомо его отвергнут. Те, на склонах, примут за вульгарный блёф и не поверят нашей правде.

– А время? - спохватилась я.
– Время-то у нас имеется - подлечивать во мне непонятно какую болячку? Даже если отчим с присными не начнёт раньше условленного срока.

– Не начнёт, - ответил Каорен.
– Мы следим и при надобности можем его притормозить дня на два - на три: устроить небольшое землетрясение или ещё что. Горы пока наши.