Осень матриарха

Один недостаток был у Кинчем: умерла рано. Один-единственный порок был и у Грайне: это была "всехная" лошадка, в точности как я раньше была "всехным дитём". Любой мог сесть на неё верхом и натянуть повод. Старину Бахра специально приучили ко мне, чтобы не подпускал никого другого. Но ведь не потащишь коня через всю равнинную землю! Вот мне и подарили на время эту кобылу, названную по имени героини кельтского эпоса.

Вот. Наших скакунов выгуляли, обиходили, потом повели в главную залу и накормили нас самих. Чегоо уж тут жаловаться на очерёдность - дали руки помыть, лицо обтереть, нарядили в самое почётное. На мне, как помню, было обмятое по фигуре горское платье: коричневый замшевый сарафан с разрезами по бокам, под ним просторная рубаха и шаровары до пят - шёлковые, как же иначе. Модного цвета выгоревшей соломы. Широкий пояс усеян железными бляхами, такие же наручи широки, как у здешних мужчин: запястье укреплять, руку тренировать для удара.

Поместили за общий стол всех, даже и Каорена, в середине, а меня - с краю и напротив единственного пустого места.

– Одели в старое, усадили на обочине. Как же вы говорите - почёт?
– слегка поднял брови Дезире. Такую мину строят, когда ответ уже известен, но хочется услышать объяснение.

– Если платье не с иголочки, значит, давно пожаловано, - пояснила Та-Циан.
– Такой вид у него, по крайней мере. Или неизвестно с чьего плеча, но уж точно не от простого человека. Одеваются, кстати, в горах оба пола сходно, только женщины, как в моём лесу, украшаются серебром, а мужу одно железо пристало. Золота же пророк Мухаммад не любил и другим то же завещал.

А местничество здешнее я, как и вы, поняла не сразу. Ну да, в глубине и в центре сажают оберегаемых, но вовне и с краю располагают тех, от кого ждут защиты. Символ и в то же время игра: мирное же время настало. Только вот кого мне тут в пару назначили?

Такие дела. И знаю, как говорится, да не знаю, и чую, и чаю, да вместо него один кофе дают. Хочешь пей, хочешь подавись, а спиртного не положено. То есть до того, как один из пришлой братии заказ не сдаст, а другой не примет. Тогда и обмыть сделку не грех, более того - грехом будет как раз обратное.

Сижу размышляю. Сижу ем - можно подумать, в кои-то веки на сытном пиру оказалась. Первая перемена прошла, вторая вот-вот подступит.

И вдруг - цоканье копыт по плитам двора, только что пыль в пиалы да блюда не полетела. Стало быть, порог им не помеха - по двое всадников в ряд и в лад его перепрыгивают. А всего их шестнадцать и во главе один - по дэнским меркам свита ему достойная. И все в буро-зелёных плащах с куколями.

Подали им, как и нам, широкую чашу с утиральником. Указали места. И, смотрю, садится предводитель прямо напротив меня. Кивает с важностью. Я отвечаю. Во время еды говорить не принято, если не свадьба и не похороны.

Дженгиль. Самостийное братство. Ну а как же: такие они с Каореном друзья-приятели - не разлей их вода. Ни запить, ни зажевать, как мы с Дженом сейчас делаем... Вместо чего? Вместо того, чтобы на шею кинуться? Ну и с чего бы это?

Отдали честь угощению. Тут старшина говорит:

– Просим высокую ину Та-Циан Кардинену и головного домана Дженгиля оценить, что наши мастера сотворили по их просьбе и приказу Каорена-ини.

Вниз вела винтовая лестница, по ней сначала спустились двое Дженовых младших, а потом и все мы. Там был цокольный зал, вдвое больше пиршественного. А за стеклом шкафов, в старомодных витринах, вразброс по столам лежало оружие. Не для торговли, для величания: клинки всех форм и размеров, боевой конский прибор, ружья с ложами, увитыми металлической нитью, и чеканкой на стволах. И как контраст - новое оружие, куда проще видом, но выполненное с той же мерой красоты и изящества. И рядом явно Каореновы любимцы: странного вида, как бы полупрозрачные от полировки, тонкие кирасы, шлемы, поножи и наручи из металлических пластин. "Только совершенная форма в полной мере выявляет искусство творца, лишь предельная простота говорит о дерзости замысла - поистине на пределе возможностей человека". Кажется, это я цитирую, но кого?

Тогда, положим, лишь досада была в мыслях: у моих всадников подобного не было сроду, можно пари держать, такую броню не всякая пуля пробьёт. А вот Дженгилю, полудержавному владыке и едва ли не самозваному легену, такое спасибо если за треть настоящей цены отдают.

О чём я думала, то, между прочим, не угадывала, но знала в точности.

И то, о чём я размышляла, в точности же отразилось на моём лице.

Потому что сам Джен нарочно спустился сразу же после меня - в том порядке как нас за столом выкликнули. И говорит мне на ухо, но так, чтобы слышали все:

– Нравятся высокой ине, танцовщице во имя Тергов, эти кастаньеты? Могу уступить: хоть четверть, хоть половину, да хоть все, "коль на свадьбе своей уделит мне она только танец один, только кубок вина".

– Маловат твой заклад, лорд Лохинвар, - отвечаю. - И Вальтера Скотта ты передал не сказать чтобы точка в точку, и говорят у нас, что меч - дело чести, а броня - ухватка осторожного. Какую из половин своей доли ты мне предназначил?

В каждом нашем слове прятался десяток, и не все свои скрытые смыслы улавливали мы сами.

В верхнюю залу все вернулись, думаю, порядком охмелев - не от хлеба, от зрелищ. Винные кубки нам уже наполнили: обряд соблюсти. Ну, Джен, даже не садясь на место, принял в руку свой бокал - серебро с чернью, - пьёт и говорит:

– В честь высокой ины Кардинены, держательницы крепостей и владетельницы городов!

Я уж было подняла в ответ свой, но вспомнила, что надо если не уделять, то делиться. Не Тергам, так человеку. Да...

Вынимаю сосуд у него из пальцев и касаюсь края губами. И отвечаю:

– В честь легена Дженгиля, что держит на одном себе и за одним собой горы!

А потом стали мы передавать вино из рук в руки, словно любовники. Только речи наши как начались с дерзновений, так и продолжались. Прочие видели, что мы друг друга подзадориваем на безрассудство, но мешать такому у нас не принято.

Под самый конец он, помню, меня королевской лесничихой обозвал. Из тех, думаю, что мешают охоте на красного зверя. А я Джена - пастушком с волчьей свирелью. Вроде как и логики особой не заметно, только я не любила, когда мне лишний раз напоминают, чьей супруги я родная дочка. А между пастухом и пастырем разница будет подлинней мужской дудки.

Вот Дженгиль и стукнул донцем о столешницу вместо того, чтобы под конец осушить. Недопитое вино едва через край не плеснуло. Я же подняла, выпила остаток и опрокинула бокал себе на ладонь: в смысле что последнее слово за мной. В ямке блеснула алая капелька и протекла струйкой.

И говорю:

– Мне обещали один заклад - я беру другой. Кто свидетельствует?

Каорен тут как тут, разумеется. В каждом чане с суслом затычка.

– Я, - отвечает.
– Чего ина Та-Циан желает от домана Дженгиля за танец со сталью?

Разумеется, он всё слышал и понял, причём куда лучше нас самих. Такая вот натура сложная.

– Двух недель его жизни, - отвечаю.
– И чтобы никто в мои с ним дела не мешался.

Джен кивнул, подтверждая согласие.

– А каков заклад самой ины?

– Что высокий доман захочет - исполню. Но лишь один раз.

Наш общий приятель только кивнул и говорит:

– Играйте. Здесь и сейчас. Завершение пира достойное.

XII. "ЭТО МОЙ МИР". Продолжение