Осень матриарха

Да, с того я и взъелась сейчас на неповинного Дези - хоть ему вроде одного того и нужно было".

Сама Рейна, как узнала Та-Циан, затяжелела с полпинка, едва ли не в первую брачную ночь. Что было удивительно: сам новобрачный, твёрдо помня о вреде пьяных зачатий, воздерживался как мог. Хотя выплывал на уличную стремнину всё равно птицей-гоголем, задравши клюв выше лба.

– А ведь мальчик-то родится нездоровый, - обронил как-то наедине с Та-Циан врач по имени Хорт, который вёл королевскую беременность. - Плохая наследственность. Вряд ли продолжит род, если прямо сейчас не вмешаться.

– Почему вы мне об этом сообщаете?
– спросила она.
– Поговорили бы с будущими папой-мамой.

Оба они прекрасно знали главный аспект: в очистительное пламя загодя подбросили пару щепок. Сказанное в той же мере относилось к самой Та-Циан - типа гори, ведьма, гори, неплода, а я с моей стороны посочувствую. Я хоть вынашиваю, а ты и того не умеешь. От самой будто бы говорящей эти слова Рейны исходило душноватое колдовство женственности, но никакого криминала.

Ответ врача был неожидан:

– Вам следует знать, что Ной-ини под этим вот предлогом - проблемная беременность, трудности будущего выхаживания - выпросил у тестя хлебную должность. Начальника охраны Дворца Правительств, где заседают и живут представители обеих палат.

Через её голову. Впрочем, патент кардинальского (верней, королевского) гвардейца неизбежно дадут на утверждение ближнему начальству. То бишь ей, Кардинене. Невольный каламбур, однако.

– Так и узнаю вскорости, - улыбнулась она Хорту прямо в худощавое лицо.
– Что делать: нашего полковничье-генеральского жалованья не хватает для подобающего сану образа жизни. Меня вон тоже сватают под этим соус... предлогом.

Отчим предложил ей не мужа - но попрактиковаться в переводах с иностранного на эдинский и обратно. Референты не справляются, читай - не заслуживают особого доверия, а ей будет отличная практика на будущее.

"Если сформулировать на манер пословицы: кавалерист-девице захотелось мира и обыкновенности. Теперь ей надлежит слушать тех, кого презирала. Обучаться не священному - заурядному бабскому ремеслу: плыть в нём и его преодолевать.

А бедный Дези расплачивается за то, что на него опрокинулись те мои прошлые чувства".

Она рывком - и полностью - вернулась к себе. Мальчишка уже не кричал несусветицу, лежал пластом, но кулак по-прежнему ритмично сжимался и разжимался.

Остановилась было.

– Нет-нет, - прошептал Дезире.
– Теперь наоборот разгоняйтесь, без такого жёсткого ритма и чуть плавней. Снова форте, снова... Фортиссимо! Ап! Всё...

Он поник на скамье и как бы увял всем телом.

– Сейчас. Не тревожьтесь. Я рад, что вынес. Такие роскошные эмоции! Такая победа!

("Превентивный выброс эндорфинов и сейчас как бы не эндорфиновый шок у него. Хотя именно тем и отличаются пелеситы от смертных, что для них боль - сплошной мажор".)

– Ну да, ну да, победил. Сам-то с одра слезешь?

– Слезу, - чуть задыхаясь, сообщил он.
– По всем правилам искусства.

Однако Та-Циан пришлось поддержать его, чтобы не грянулся оземь.

Тотчас Дезире выпрямился, церемонно поцеловал сначала хлыст, потом руку, которая его держала. И опять сник - надломленным стеблем тюльпана.

Тут уж оба в едином порыве пали на матрас.

– Дать тебе попить?

– Если можно. А не то Рене принесёт. Он...

– Охотится. Для того и задержался. Но если ты не дождёшься?

– Мы ведь живучие. Вернее, бессмертник... бессмертные.

Любопытная заминочка.

– От лишней капли крови никто ещё не умирал. Держи.

Та-Циан притянула голову юнца к своей груди, высвободила левый сосок:

– Только не кусай. И не удивляйся: это после одной операции из него начало помалу сочиться.

Говорят, никакой оргазм не сравнится по красоте с наслаждением от кормления. Вот только кормить-поить можно по-разному. Да и считают так отнюдь не все.

...Хорт вполне соответствовал своему имени: поджарый, лёгкий, щёки и глаза впалые, волос серый, жёсткий. Не то волчья борзая, не то сам "лютый". Слыл первейшим в Динане гинекологом и акушером. Может быть, его натравил на Та-Циан побратим, но скорее всего - сам заинтересовался. Предложил:

– Если позволите, ина, - мне не понадобится осматривать вас детальней, чем обыкновенному терапевту. Но примерный вывод о себе вы получите.

Когда всё закончилось - аппаратура и анализы играли при этом пустячную роль кофейной гущи для гадалки и расположения планет для астролога, - Хорт сказал:

– Сейчас я буду нести околонаучную ахинею, но всё же прислушайтесь. Вы не можете иметь детей от того мужчины, кого не захотите сделать отцом. От того, кто пробудит подобное желание лишь в вашем уме и душе - то же самое. Но если всё нутро, вся кровь и плоть ваши захотят - парадоксально, гибельно, без малейших сомнений, - дерзайте. То будет настоящее.

("Рейна говорила с гордостью, поглаживая растущий живот: "Теперь я не принадлежу себе, только ребёночку". Мне хотелось её ударить, крикнуть: "А по мне - если хоть в чём-то и когда-либо я над собой не властна, зачем я вообще и к чему годен мой ублюдок? Впору с кручи броситься").

– Рене, - смутным голосом провещал Дезире как бы в ответ на ту давнюю реплику, - учит брать от таких младенцев, которые внутри тёмные. Как сгусток гнили или плесени - это видно на просвет. У нас зрение не человеческое, а вроде рентгена или УЗИ. Но их мы не убиваем, лишь укорачиваем им срок - это снова говорит Рене. Большинство взрослых - такие же, они просто для нас опасны из-за своей тьмы. Но есть дети с ярким светом внутри: от них пьёшь как из колодца, соединённого с огромным озером, и свет тот не нисколько не убывает. Эти - истинные.

("Не всякая жизнь имеет право длить себя, - говорил Хорт.
– Тот мальчик, если я не помогу всем своим умением, уйдёт сам и лишь чудом не потянет за собой родительницу. Из-за него, в конечном счёте, уйдёт к другому несостоявшаяся мать, погибнет отец, повалятся, словно кегли, иные люди, связжанные с ними. Я нисколько не провидец и не колдун - но исходя из того, что проявлено, могу сделать долгосрочный прогноз с большой вероятностью осуществления. Как бы вы решили на моём месте?"

Я давно заметила его силт. По сравнению с моим невзрачный, это не говорило ни за, ни против: вообще ни о чём не говорило. Но сослагательное наклонение в его устах казалось повелительным.

Никак не доктор Кукоцкий со Спасо-Кукоцкой улицы - тот был, по сути, всего-навсего литературным персонажем.

– Я на своём собственном месте, - помню, ответила я, - и мне было сказано брать всё, что станет на пути, нимало не хитря и не уворачиваясь".

– Спасибо, - говорил в это время Дези.
– А можно спросить, какие там to` судки с пищей? Непревзойдённая тётушка Глафира разве на вас не готовила?

– Так аби Глакия почти сразу перебралась в Ано-А, - Та-Циан переложила его жаркое, почти как у человека, тельце на постель и села рядом. - И я захотела, и ей самой показалось ловчее: она же впервые со мной там и встретилась. Дай уж распущу хвост по этому поводу.