Осенний лист или зачем бомжу деньги

Завтра здесь будет жарко. Не поздоровится ни Пархому, ни местному городскому руководству - господам из мэрии и милицейским начальникам. Только…

–  Что 'только'?

–  Доказательства по организации многих Пархомовских афер имеются и они неоспоримы. Чего я не сделал, доделают спецы из генпрокуратуры.

А вот по факту…, извини, Андрей…, по факту убийства твоей дочери, практически ничего нет. Одни лишь косвенные данные, да и то… Никто ничего конкретного не видел. Только соседи в коттеджном поселке наблюдали, как ее и Альфреда Молотилова чечены сажают в машину и куда-то увозят. И все. Куда, зачем и что с ними потом стало, никто сказать ничего не может. В Шугаевке все выгорело дотла.

Кроме того домика еще два сгорело. Следов никаких. Сначала-то следы протекторов наверняка можно было отснять, но кому тогда это нужно было? А потом все размесили… Сторож слышал, что какие-то машины на территорию Садового общества въезжали, а потом выезжали, но ничего не видел. Было поздно, и все, кто на дачах находился, спали.

Считай, конец октября. В это время на дачах мало кто ночует.

Повторная экспертиза останков Екатерины Андреевны тоже скорей всего ничего не даст, так что на эксгумации настаивать не рекомендую. Да там судмедэкспертам и исследовать-то нечего, кости одни обугленные… Извини, Андрей Валентинович.

Самсонов покивал головой.

–  Значит, Альфреда твои люди не нашли…

–  Нет. Затерялся. Где-нибудь среди бомжей отсиживается или вообще куда-нибудь уехал. Если, конечно, его раньше нас не нашли

Пархомовские боевики. Может, потом, когда Пархома возьмут,

Молотилова в розыск объявят. Но я сомневаюсь…

–  В розыск Молотилова объявлять не придется, - подал голос

Сидоров.
– Он жив и я знаю, где он…

2.

–  Может, консервы?
– радостно предположил Окрошка.
– Вот здорово было бы!

–  Плохо было бы, - возразил Альфред.
– В это бомбоубежище минимум лет одиннадцать не ступала нога человека. Все консервы давно испортились. Если там действительно консервы, не вздумай их есть.

Отравишься.

–  Ничего подобного, - начал спорить Окрошка.
– Их в котелке прокипятить и ничего не отравишься. Они же запаянные. Что с ними будет? Да и проверить можно - если банка вздутая, ее, конечно, лучше бы выбросить, а можно и не выбрасывать, а прокипятить только. Если банка целехонька и не вздута, консервы лопай, прям так. Ни хрена не будет. Точно говорю.

–  И все же я не стал бы рекомендовать…

–  А мне по фигу твои рекомендации. Ты мне просто - Альф. Ты

Ляксеичу родственник, а мне никто!

–  Да я не настаиваю, - разозлился Альфред.
– Хочешь отравиться - травись. Твое дело. Но я предупредил.

–  А пошел ты! Родственник!

–  Может быть, сначала проверим, что там, а потом уже и выяснять будете, кто кому родственник, ешкин кот?
– раздался за их спинами хриплый голос Бирюка. Альфред и Окрошка оглянулись. Окрошка посмотрел на Бирюка удивленно, словно недоумевал, почему этот уголовник все еще здесь, но ничего не сказал, только крякнул и резво поскакал в открытую дверь.

–  Свети, Альф, - приказал он Альфреду.
– Вот сюда свети. Видишь, где я стою? У баррикады этой.

Альфред подошел к стеллажу и посветил Окрошке, который, сгорая от нетерпения, пытался оторвать крышку от одного из ящиков.

Бирюк остался у порога, он что-то шарил в темноте по стене.

Ящиков было по два в глубину стеллажа и по пять по длине полок, а всего полок было шесть. Итого шестьдесят ящиков, наполненных неизвестно чем, но явно чем-то полезным. Пусть даже тушенкой.

Окрошка частично прав. Альфред помнил, мама рассказывала, что если банка не вздута, ее, действительно можно открывать, и есть содержимое, не боясь отравиться. Правда, это касалось только тех консервов, срок годности которых не истек, но в теперешнем положении

Альфреда, этим уточнением можно и пренебречь.

Неожиданно раздался щелчок и вспыхнул яркий свет. Альфред зажмурил глаза.

–  Ешкин кот!
– изумленно прохрипел Бирюк.
– Я так, на всякий случай решил выключатель проверить. А напруга есть оказывается!

–  Ну да, - пояснил Альфред, сам только что догадавшийся о происхождении напряжения.
– Все верно. В бомбоубежища электроэнергия подается по подземным коммуникациям напрямую с электростанции. Здесь и автономное питание должно быть. Аккумуляторный блок или дизель-генератор какой-нибудь. На случай ядерного удара. Он, наверное, там дальше, - Альфред указал в конец помещения. В дальней стене была еще одна дверь, тоже закрытая.
– В какой-то другой комнате. Там должно быть много комнат. Бомбоубежище-то на всех работников цеха рассчитывалось, эдак человек на…

–  Хорош трындеть!
– перебил Окрошка разглагольствования Альфреда.

–  Давай лучше смотреть станем - что там такое в ящиках.

–  Ну-к, дай-ка.
– Бирюк достал из своей котомки фомку, и ловко подковырнув крышку, открыл ящик.

Ящик был заполнен ровными рядами серых брусочков.

–  Чегой-то?
– разочарованно спросил Окрошка.
– Мыло что ли?

Альфред вытащил один брусок из верхнего ряда, понюхал, помял в руках и заявил:

–  Пластит.

–  Чего?
– переспросил Окрошка.

–  Пластит, - повторил Альфред.
– Его на 'Искре' для Министерства

Обороны в огромных количествах производили когда-то. Практически до девяносто четвертого года. Пластит - это взрывчатка такая, с большой мощностью взрыва…

–  Да знаю я, что такое пластид, - взорвался вдруг Окрошка.
– Я, как-никак воин-интернационалист. Повидал я в Афгане этого пластида!

Тебе и не снилось.

–  Ты хоть знаешь, где Афган находится-то?
– с усмешкой в голосе спросил Бирюк.
– Что ты за брехло такое?

–  Я брехло?
– возмутился было Окрошка, но сразу поменял тактику, уразумев, что байка о его участии в боевых действиях советских войск в Афганистане не прокатит. Альфу еще можно лапшу на уши навешать, но

Бирюк-то его, как облупленного знает.
– Ну, не был я на войне, - сказал он, почесав в паху.
– И что с того? Я в те времена, когда наши в Афган входили, уже ногу потерял в железнодорожной катастрофе.

Но я же, почитай, уже лет пятнадцать роль воина-интернационалиста исполняю. Станиславский с Немировичем-Данченко как учили? Артист должен вжиться в свою роль, чтобы ему народ поверил и милостыню подал. За билет в театр чтобы, значит, заплатил. Я все детали знать должен. И про пластид этот.

–  Надо говорить пластит. 'Т' на конце, - вставил слово Альфред, но его никто не услышал.

–  Немирович? Станиславский?
– спрашивал Бирюк.
– А про них-то ты от кого узнал? От тех, что тебе, побирушке милостыню подает?

–  Я, между прочим, жизнь прожил. А до сорока годков нормальным человеком был. Инвалидскую пенсию получал. Телевизор у меня был.

'Горизонт'! Комнату в коммунальной квартире имел…

–  Пока не пропил, - дополнил Бирюк.
– Сначала 'Горизонт' свой, а потом и комнату.