Ошибка господина Роджерса
Шрифт:
– Случайности, конечно, могут быть... Но все равно, что-то мне во всем этом не нравится...
– Да что там... Писать - и точка!
– окончательно решила жена.
– В самом деле, Марина, не порти настроения своими подозрениями...
– Подчиняюсь большинству, но остаюсь при своем мнении...
– заявила Марина. И строго посмотрела на меня. Я невольно залюбовался ею. Брови вразлет. Большие голубые глаза. Густые ресницы. Прямой нос. Пухлые, красиво очерченные губы. На щеках ямочки. Упрямый подбородок. Русая коса, спадающая на плечи. Стройная. Красивая.
–
– А что у тебя в руках?
– спросила жена.
– Фу, черт, забыл, это же фотография Зори.
Жена стремительно выхватила ее у меня.
– Какой франт, - с завистью сказала жена.
– Посмотри, Маринка.
Марина лениво подошла к матери, взглянула на фотографию, иронически улыбнулась и, ничего не сказав, отошла к окну.
Мы невольно переглянулись с женой.
Письмо, однако, я написал.
Все последующие дни были наполнены разговором о Зоре. Я много рассказывал о нашей молодости, о детдоме, заводе, где мы с ним работали. И конечно, с большим нетерпением ожидали от Зори ответа.
Через месяц из Канады пришел ответ.
«Дорогой мой брат Алексей Иванович, - писал Зоря.
– Получил от вас весточку. Святая дева Мария, какое это было счастье! Я неделю был словно пьяный и не находил себе места от радости. Каждый день по вечерам всей семьей мы вслух читали ваше письмо и каждый раз находили в нем что-то новое. Вы себе не представляете, какая радость, какое это блаженство - получить письмо с Родины. Я чувствую ваше нетерпение поскорее узнать все обо мне, и я это сделаю, но сейчас мне не хочется омрачать свое блаженное состояние историей, не очень-то веселой.
Извините меня, но я напишу об этом в следующий раз, сейчас, дорогой Алексей Иванович, могу сказать только, что я ничего плохого не сделал и краснеть вам за меня не придется. Еще раз огромное спасибо, что откликнулись на мое письмо.
Моя жена Эльза и сын Роберт шлют вам большой привет и желают здоровья.
Пришлите, пожалуйста, семейную фотографию, нам будет очень приятно.
Надеюсь вновь получить ответ от вас. Ради бога, пишите, пишите как можно больше и подробнее обо всех, обо всем.
Обнимаю. Ваш брат Зоря».
Это письмо мне вручил почтальон утром, когда я шел на работу в свой жэк. На ходу прочел, на одном дыхании. Настолько увлекся, что чуть не сбил с ног впереди идущую старушку. В конторе я прочел его еще раз, потом второпях снял пиджак, небрежно повесил на спинку стула и не заметил, как конверт выпал из пиджака.
Когда возвратился, слесарь Савельев, загадочно улыбаясь, подал мне Зорино письмо.
– Заграничное. Подари марку. Такой у меня нет, - попросил он.
– Прочел небось?
– Что я, ненормальный, что ли? За кого ты меня принимаешь?
– возмутился Савельев. В его голосе звучала неподдельная обида.
– Ну коли так, не жалко. Бери марку.
Савельев вынул из кармана перочинный ножик и аккуратно вырезал марку.
– Нельзя ли полюбопытствовать, от кого письмо получил?
– Можно. От тебя секретов нет. От брата.
– Что-то ты никогда о нем не
упоминал.– Не было случая.
– Ну что же. Значит, будем барахлиться?
– Там видно будет.
Домой я пришел поздно. Леночка и жена спали. Только Марина, прикрыв настольную лампу газетой, лежала в постели и читала.
– Где пропадал?
– спросила она полушепотом.
– Отмечали день рождения... Я письмо от Зори получил.
Порывшись, нашел письмо. Передал его Марине. Она быстро прочла.
– Ну, что скажешь?
– поинтересовался я.
– А о себе опять ничего, - ответила она.
– Расскажет, никуда не денется. Потерпи.
– Потерплю.
«Я все-таки была уверена, что у отца на прежней работе была какая-то неприятность. Иначе зачем ему было уходить из научно-исследовательского института. Интуиция меня не подвела.. Я сходила в институт, и мне рассказали, правда, в общих чертах, что у отца на складе обнаружилась недостача. Неужели он приложил руку? Не могу в это поверить. Скорее всего из-за своей доверчивости что-то не учел, упустил. Ведь профессор Фокин по-прежнему хорошо относится к нему. Они продолжают ездить вместе на рыбалку. Будто ничего и не было.
А может, так оно и есть?..
Пыталась заговорить с отцом. Он отвечает уклончиво, но спокойно. В конце концов все образовалось. Отец перешел на работу в жэк, правда, нам с мамой это не совсем по душе, но что поделаешь.
И вдруг это письмо из Канады. Внезапное появление дяди Зори внесло в семью атмосферу ажиотажа. Отец и мать только и говорят Об этом событии, строят радужные планы, подсчитывают, какие выгоды их ожидают. До чего же живучи в человеке алчность, стремление к наживе. А мне грустно. Возможно, я черствый и слишком щепетильный человек, но мне не по душе вся эта история.
...А Виктор меня любит... Теперь уже в этом можно не сомневаться... Сегодня он меня поцеловал. Боже мой, как он был счастлив! А я?! Ничего определенного сказать не могу. Неужели у всех так? Неужели первый поцелуй - пустой звук?»
Все последующие письма брата были исполнены тоски по родной земле, жалоб на одиночество в чужом мире.
Марина молча читала откровения своего дяди. И только однажды, не выдержав, заметила:
– Сантименты!
Жена с удивлением посмотрела на Марину, но промолчала. Дочь демонстративно вышла из комнаты.
– Что с ней?
– спросил я.
– Да бог ее знает. С Виктором, наверное, поссорилась.
Но я-то хорошо понимал, что дело было не в Викторе.
Вечером мы старались в присутствии Марины не говорить о письмах из Канады и о Зоре. Но жена все же неожиданно выпалила:
– Если он действительно такой благополучный, то почему бы ему нам не помочь?
Ох, как не вовремя это было! Я невольно настороженно покосился на дочь. Не отрываясь от учебника, она тихо произнесла: