Оскар
Шрифт:
Томка вздохнула.
– Вот я вчера и не уместилась, не хотела семейных по отдельности распихивать. Сказали, что сегодня ещё машина будет, отправят. Пошла местный горком комсомола искать, а он оказался на соседней улице. Рассказала там ребятам свою историю, что, мол, отстала от машины. Показала комсомольское направление. Девчонки, которые на ночь оставались в горкоме дежурить, приняли меня хорошо, чаем сладким напоили! Сказали, что на стульях в ленинской комнате можно будет переночевать. Мы с ними целый вечер болтали, они мне такого про этот Кёнигсберг порассказывали,
Девчонка в восторге взяла Марию за руку.
– Слушай, Маша! А давай-ка к нам, к рыбакам! Этот колхоз, оказывается, на заливе сейчас организуется! Всё с самого начала, всё самим придётся делать! Интересно же! Поехали?! Сюда переселенцы из Белоруссии, Пскова, из Ростова, из твоего Новгорода тыщами, семьями едут! Даже из самой Москвы приезжают, представляешь! Власти демобилизованных парней целыми бригадами на новые места, на залив отправляют! Девчонки в местном горкоме комсомола по секрету мне сказали, что там уже есть астраханская бригада, человек двадцать, все неженатые! Женихов себе найдём, Машка! Ты же вон какая видная! Ну, поехали, а?! А то ведь у меня здесь, кроме тебя, никого знакомых совсем нет…
Мария помолчала, прищурилась, посмотрела на молоденькую, бойкую Томку.
– Думать надо…
– А чего тут думать-то?! Я ж тебя понимаю. Едем, едем! Ну? Места новые, люди другие, непривычные, быстрее всё своё плохое позабудешь.
Жаль было дальше терзать девчонку, расхохоталась и Мария.
– Ты чего?! Не хочешь к рыбакам?
– Как же не хочу, глупая! Хочу, ещё как! Я уже и направление туда выписала! Это же какое совпадение, что мы с тобой тут сидим, болтаем, а, оказывается, в одно место едем!
– Ах ты… Машка, какая же ты молодец! Ты хорошая! Мы с тобой там вместе держаться будем, помогать во всём станем! Как здорово! Вот это да!
Не усидев от волнения Томка вскочила, затанцевала возле скамейки.
– Ура! У меня уже есть подруга! Ты же мне подруга, Маша, да?! Знаешь, как нам там месте веселее будет!
– Да, да, знаю, конечно. Успокойся ты, егоза, люди смотрят!
Мария уговаривала девчонку, а сама волновалась, не веря.
Всё начало совпадать.
Какие же здесь хорошие люди!
Они обе устали.
На тёплом солнышке тянуло в сон.
Томка вздремнула, опустившись кудрявой головой на свой узел.
В ворота зашли и скоро ушли две женщины с детьми, приехала машина с чем-то военным, солдаты сноровисто разгрузили в дальнем углу комендатурского двора какие-то ящики.
– Томка!
– А?! Чего?
Девчонка вскочила, поправила волосы.
– Что, уже ехать? Где? Куда вещи нести?!
– Никуда. Проснись сначала, тюха. Причешись, лохматая вся после сна. Вот, держи…
Мария вынула из своих волос гребенку.
– Ты есть хочешь?
– Немного.
Томка с улыбкой зевнула, потянулась, поправила светлое платьице.
– Тогда узнай у солдата, где тут у них можно кипятку взять. У меня последняя банка тушёнки
осталась, из дома брала…– А у меня хлеб есть!
Томка захлопала в ладошки, затараторила, окончательно проснувшись.
– Вчера, у комсомольцев, в горкоме, всем, кто документы у них оформлял, давали паёк под роспись, по буханке в одни руки!
– Тогда бегом за кипятком.
– Бегу!
Мария развязала рюкзак.
И кипяток на комендатурской кухне отыскался, и повариха три кусочка сахара Томке там дала, так что всё у них получалось хорошо.
– Только кружка одна! Тётечка сказала, что мы с тобой справимся, и из одной хорошо попьём.
– Справимся.
Мария уже постелила на скамейку платок, открыла тушёнку. Томка опустила на доски скамейки большую жестяную кружку, подула на пальцы.
– Еле донесла! Горячий.
Хлеб порезали экономно, по два кусочка на каждую.
– Договариваемся не барствовать. Когда ещё придётся за стол садиться, не знаем, согласна?
– Ага…
Томка жадно откусила от горбушки, поддела ножиком тушёнку из банки.
– Вкуснота!
– Оказывается, здесь, в этом фашистском городе, жить та-ак страшно!
Томка жевала и размахивала руками.
– Мне девчонки в горкоме комсомола такое об этом проклятом Кёнигсберге понарассказывали! На ночь глядя – жуть! Я потом долго заснуть не могла.
Томка опустила руки, горько вздохнула.
– …Как только в позапрошлом году здесь наша область образовалась, люди сюда толпами поехали, по двадцать тыщ в месяц! А продуктов-то нет, на всех не хватает! Ни нашим, ни гражданским немцам, которые ещё здесь оставались, не хватало. Хлебные пайки даже для своих страшно урезали, иждивенцам хлеб вообще отменили.
Неработающие немцы продовольственного снабжения не получали, были голодными и истощенными. Начальство говорило, что немецкое население отрицательно влияет на ударное освоение новой области!
А тут ещё страшные морозы грянули! Даже местные немцы таких не помнили. Они поели всех собак и кошек в городе, даже людоеды здесь тогда появились!
– Не может быть!
– Может, ещё как может!
Томка горячилась, доказывая недавно услышанное.
– Девчонки говорили, что в прошлом году в этом проклятом Кёнигсберге наши органы замучились ловить немецких преступников! Те продукты воровали, грабили, даже убивали! Аптекарь один, немецкий, убивал людей, даже своих родных, а их мясо раскладывал по банкам и продавал…
Томка затихла, совсем по-девчоночьи пригорюнилась.
– Но и нашим переселенцам было очень трудно… Только летом, да по осени, с новым урожаем стало полегче.
– Понимаю.
Мария встала со скамейки, выпрямилась, поглядела по сторонам.
– Я, когда ехала сюда по городу, всё думала, как же люди в такой разрухе, после бомбёжек-то жили, зимовали?! Наша армия тоже ведь никого здесь не жалела, наступали изо всех сил…
– Так ведь не так всё было, Маша!
Томка снова повеселела, начала размахивать почти пустой кружкой и недоеденным хлебом.