Оскар

– Не наши же это город так изуродовали! Он же красивый был, древний! Ещё в сорок четвёртом союзники наши, англичане, сожгли Кёнигсберг! Налетели своей авиацией, зачем-то набросали на мирные улицы кучу бомб! Пожары, говорят, неделю стояли! Всё, что сейчас видно, – это после тех самых бомбёжек! Вот так, и не наши это совсем сделали.

– Погоди-ка…

Мария заметила, как солдатик в будке поднял трубку телефона, дисциплинированно покивал, посмотрел через стекло во двор, потом выскочил на вечернее солнце, внимательно рассматривая из-под ладошки угрюмую, уставшую ждать толпу, в которой каждый занимался чем-то своим.

Увидал, опознал под деревьями Марию, рысцой, громыхая подкованными сапогами по брусчатке, подбежал к скамейке.

– Товарищ майор приказал вас поторопить! Велено грузиться! Ваша машина – вон та, крытая, справа от входа! Попрошу собирать вещи быстрее, а то не успеете.

Не успели.

Тамарку, с её богатыми чемоданами и клетчатым узлом, удалось последней запихнуть в тесноту кузова, а Мария осталась.

– Машка, Машка, давай! Попробуй, ну! Давай же!

– Не. Не получится.

– Местов больше нет! Отправляемся!

Весёлый кудрявый водитель высунулся из кабины, густо погудел сигналом.

– Постерегись!

Грузовик тронулся.

Мария опустила чемоданчик и рюкзак на брусчатку двора, поправила сбившийся беретик.

Помахала Томке.

– Ничего! Я скоро! Скоро тоже приеду!

Перед самыми воротами водитель ещё раз высунулся, захохотал, посмотрел назад, в сторону Марии.

– Не волнуйтесь, дамочка! Не скучайте тут без меня! Я завтра тоже на залив, в посёлок, с утра поеду. Путёвку уже выписал, в восемь ноль-ноль буду здесь, так что не проспите!

Одна.

Железные ворота скрипнули, закрылись.

Другой солдат, сменщик прежнего, смешного, отметил что-то в бумажке и скрылся в будке.

Ну, ничего, не получилось с первого раза, с кем не бывает…

Мария спросила разрешения у часового, с рабочего входа прошла в здание комендатуры, на кухню.

– Здравствуйте!

Откликнулись двое поварих, плотных пожилых женщин, мешающих что-то деревянными лопатами в дальнем варочном котле.

– И вы здравствуйте. А что вам в служебном помещении понадобилось?

– Ничего. Отстала вот от машины, ночевать буду где-то здесь. Хочу пойти в город, походить немного, посмотреть. Вещички можно у вас временно оставить?

– Да, конечно. Ставь вот здесь, в угол, на сухое. Мы сегодня дежурим допоздна, так что присмотрим за твоим богатством, не беспокойся.

– Спасибо!

Старшая повариха, совсем седая, подошла поближе, посмотрела внимательно.

– Переселенка?

– Да.

– А куда тебя направили?

– В рыбный колхоз, на залив. Пока так, а там посмотрим.

– Хорошее дело, не бросай. Ты это…

Повариха замялась, поправила под белой косынкой волосы.

– По городу до темноты не броди, возвращайся засветло. У нас тут всякое бывает…

– Я скоро! Посмотрю немного – и сразу же вернусь. Кипяточку потом дадите?

– Заходи, заходи! Дадим. Кипятку у нас много, не обеднеем.

За воротами комендатуры в обе стороны тянулась большая, широкая улица.

Направо, в центр города, почти все дома были разрушены, груды неприбранного кирпича исчезали только за далёким поворотом.

В другой стороне, близко, можно было рассмотреть и подойти, виднелись аккуратные домики, в весенней густой зелени, целые, чистые.

Мария решительно повернула налево.

Где-то на соседней улице проехала гружёная машина, ещё одна. Всё. Больше ни звука. Тишина.

Людей тоже нет.

Прошло десять минут, пятнадцать. Ни звука.

Солнце садилось.

Одинаковые дома, домики.

На фасадах домов побольше – одинаковые надписи на немецком, сделанные, видно, впопыхах, но аккуратно. Чёрные буквы – по тёмно-красному кирпичу…

Одна, две, три…

Что-то вроде «мы…, никогда».

Мария достала карандаш, блокнотик, старательно переписала немецкие буквы.

Потом, со словарём…

И снова – тишина, никого.

Донеслись только издалека, из зелёного вечернего тумана прямой незнакомой улицы, твёрдые, звонкие шаги по брусчатке.

Стало жутко.

И двадцати минут не прошло.

Как в спасительный родной дом Мария вошла, почти вбежала, в приоткрытую для неё калитку ворот комендатуры.

– Извините…

Солдат молча слушал её, плотно прижимая к себе автомат.

– Это я… Вы узнали меня?! Я от вечерней машины отстала. Выходила прогуляться. Всё! Я больше никуда не пойду до утра. Спасибо!

– Проходите.

Почти дом!

Всё знакомое.

На кухне улыбаются.

– Ну как, город понравился?

Помотала головой.

– То-то же. Летом тут конечно будет получше, поживей…

Опять кипяток в большой жестяной кружке, снова – три кусочка сахара.

– Держи, путешественница, угощайся. Завтра на заливе не очень сытно будет.

Привычно устроилась на знакомой скамейке, достала из рюкзака недоеденный второпях кусок хлеба, полбанки тушёнки. Особого голода не было, просто хотелось чем-то заняться. Да и ночь нужно было коротать сытой…

Пуховую шаль, давнишний подарок, постелила на ровные, лакированные доски скамейки. Под голову положила рюкзак, взбила его помягче. В ноги, так чтобы упереться для сохранности вещей, – чемоданчик.

Усталость.

Неимоверное удивление увиденным за последние часы.

Горячий чай…

Сон.

Крепкий, крепкий! Почти счастливый. В ожидании счастья.

Мария заснула мгновенно.

Не видела, как из кабинетного окна комендатуры выглянул через плотные шторы молодой майор, как выслушал по телефону приказ часовой и улыбнулся; как он подбежал к скамейке, стараясь быть тихим, укрыл её шинелью.

Она спала.

Шинель колючая, тяжёлая.

Тёплая.

Даже весенняя ночная прохлада под таким укрытием нипочём.