Осколки небес

Взъерошенный умолк, сосредоточенно сдвинув брови к переносице, будто размышляя над поразительной нелепостью произошедшего, оценить которую по достоинству мог лишь он один.

— Рассыпался, что ли? — не понял Андрей, постепенно втянувшись в ангельско-бесовские россказни и даже находя их увлекательными, вроде комиксов или телевизионного сериала.

— Ангела нельзя уничтожить, — серьезно сказал Азариил. — Ни отправить в небытие, ни обратить в тлен, ни стереть с ткани мироздания. Нельзя и повредить извне никаким оружием.

— А этот, стало быть, грянулся оземь и обернулся добрым молодцем? — подбодрил Андрей.

Азариил воззрился на него с пуленепробиваемой серьезностью и поправил:

— Семью добрыми молодцами.

— Круто! — восхитился Андрей.

— Сущность его разбилась, но злоба была так велика, что семеро людей оказались поражены. Как бесы вселяются в человека, так и осколки падшего вонзились в души и изуродовали их.

В памяти вспышкой мелькнуло висящее в головокружительном поднебесье зеркало из сновидения…

— Души эти по кончине своей будут обречены на страшные муки, ибо осколки не дают им очиститься и войти в Царство Божие. Их нечестивость со временем лишь усугубится.

— Почему же Бог не спасет несчастных?

Взъерошенный подумал.

— По милости своей.

— В смысле?

— Неисповедимы пути Господни.

Очевидно, поток красноречия иссяк, раз в дело пошли штампы.

— Если Отец попустил одержимость людей осколками падшего, значит, деяние сие имеет высшую цель, которую не дано прозревать непосвященным. Побуждения Господни для нас сокрыты, но не они привели меня сюда, — продолжил Азариил вдохновенно. — Стало известно, что у Аваддона появились последователи из числа демонов, и первый среди них — Мастема, земной искуситель. Собрав самых преданных сторонников, он вознамерился отыскать все осколки и воскресить Аваддона: для этого вынуть души из одержимых смертных…

— Стоп, — Андрей вскинул ладони, и собеседник послушно замолчал. — По-моему, ты хватил через край.

— Я не поведал ничего сверх дозволенного.

— Да ну? Ты заявил, будто на мне выжжено клеймо беса рогатого, который не сегодня завтра явится по мою душу, чтобы уволочь ее в преисподнюю. И даже если нет, все равно гореть ей в аду во веки вечные, потому как «Бог милостив» и своим попустительством уготовил мне персональную сковородку.

— Ты сильно исказил суть, — возразил взъерошенный.

— Я вычленил главное.

— Для человека, отрицающего само существование духов, ты принял мои слова слишком близко к сердцу.

— Для человека, сытого по горло нашествием психопатов, я еще неплохо держусь, выслушивая твои бредни.

— Это не бредни, — и вот снова этот синий взгляд в упор!

Андрей отвернулся, скрипнув зубами и не дожидаясь, пока внутренности опалит огнем.

— У тебя болит голова. Раскалывается, — последнее слово взъерошенный произнес медленно, словно считал по слогам из его мыслей.

Совпадение? Снова?

— Два совпадения подряд — это уже закономерность, — он взглянул в небо. — Не злись. Ты слишком громко думаешь.

У Андрея отнялся язык.

— Телесная боль — всего лишь ощущение, — продолжил безумец. — Конечно, плохо, когда она отвлекает. Так лучше?

Вместе с языком едва не отнялись и ноги, потому что монотонная, давящая, выматывающая боль вдруг исчезла, и в голове воцарилась блаженная легкость. Не веря самому себе, Андрей потрогал голову руками. И отшатнулся, хотя отступать было некуда: в бедра упирался капот автомобиля.

— Да кто ты в конце концов такой?.. — хрипло выдавил он, облизнув пересохшие губы.

Взъерошенный чуть качнулся вперед и сдержанно представился, словно в первый раз:

— Меня зовут Азариил. Я ангел Господень из чина Сил — среднего звена второй триады ангельской иерархии.

* * *

Человек сбежал как от огня, смятенный и напуганный, крепко ударив плечом не успевшего посторониться ангела, не размениваясь на любезности и не прощаясь. Азариил воспринял его уход с безропотной покорностью: хочешь — уходи, против воли держать нужды не было.

Ветер гнал по небу махристые лоскуты грязно-серых туч и презрительно швырял в лицо снежным крошевом, которое с тихим шуршанием скатывалось по куртке и застревало в складках ткани. Азариил попробовал снег на вкус — пресный. Глубоко вдохнул холод, пахнущий грустью и бесприютностью. Здесь, на земле, сурово ограниченной телесностью, среди засыпающей на долгую зиму природы многих, наверное, тянуло впасть в меланхолию. Люди, по слепоте своей лишенные всякого блага и помраченные от малодушия умом, не знали света, не ведали тепла…

Вскинув голову, Азариил долго всматривался в быстро меняющееся небо, где изредка мелькали черные точки птиц. Братьев отсюда при всем желании не разглядишь и не услышишь: тоньше волоса их лики, пронизанные светом, и тише шепота голоса, сливающиеся с ветром…

Короткий укол боли заставил отвлечься от праздных размышлений. Дотронувшись пальцами до губ, Азариил обнаружил кровь: кожа треснула. Обветрилась? И тыльные стороны ладоней покрылись цыпками. Воистину телесность доставляла неудобства, отвлекающие от главного.

Засунув руки в карманы, он медленно побрел по дороге вдоль череды автомобилей и озябших берез. Не то чтобы в движении возникла потребность: холода он не ощущал, скуки от вынужденного ожидания тоже. Азариил сейчас вообще не испытывал ничего, кроме умиротворения. Но в последовательном сокращении мышц была своя прелесть. И в дыхании, и в преломлении света через хрусталики глаз, и в скрипящем под подошвами ботинок снеге…

Человек снова ускользнул, отстранился, замкнулся в своих первобытных страхах и скудных потугах объяснить необъяснимое с помощью привычных безопасных терминов. С завидным упрямством воткнул голову в песок, точно страус. Такое бы упорство да в нужное русло!

Но капля камень точит. Грядущей ночью Андрей уже не уснет беззаботно: в его жизнь вторглось нечто чужеродное и растравило, вселило сомнения. Или напомнило о чем-то давно, ещё до рождения забытом. Немного терпения, немного смирения — и Андрей поверит сам, без вульгарных демонстраций, без «фиглярских трюков», в которых упрекнул Белфегор. А раз сам, значит, по доброй воле, по внутреннему порыву — и это уже крошечный шаг к Свету.

* * *

Андрей не знал, что конкретно ищет. Примерное представление имел, но когда в последний раз находил — вот вопрос на миллион. Забравшись на стул, он рылся в антресолях, перелопачивал тонну бумаг и альбомов в пеналах, отодвигал составленные в два ряда книги на полках, заглядывал в ящики под сиденьями кресел и даже пошарил за одеждой в шкафу.