Осколки небес

— Посижу, — пробормотал он, рухнув на старый диван-раскладушку. Откликнулась ли Варя, встревожился ли Азариил — это ускользнуло от сознания, ибо сон оплел его липкой, грязной паутиной стремительно и безжалостно.

Разлепив веки, он уперся взглядом в круглый хирургический светильник, погашенный, но от того не менее пугающий. Пахло резко и дурно — дезинфекцией. Широкий полукруг стены с окнами, за которыми колыхались развесистые ветви берез, отчего-то навевал сравнение с апсидой. С алтарем.

В груди болело. Шевельнувшись, он обнаружил, что руки разведены в стороны и крепко-накрепко пристегнуты ремнями к операционному столу: в одной катетер от капельницы, другая стянута рукавом тонометра. Распятый и беспомощный, он лежал в центре зала и чувствовал, как внутри все коченеет от смертельной тоски.

Он никогда не жаловался на сердце, и вдруг — приступ, диагноз, направление на операцию. Стены тюрьмы сменились стенами больницы.

Только отчего же не включался свет? Куда подевались врачи? Почему никто не следил за аппаратурой?

— Эй? — позвал он хрипло и содрогнулся от кашля: в пересохшем горле запершило. — Есть здесь кто? Эй!

Послышался звук шагов — мягких и невесомых, точно идущий скользил по полу, едва дотрагиваясь до поверхности.

— Есть, — над ним склонилось лицо: кожа гладкая, натянутая, белая, как алебастр. От прозрачных светлых глаз расходились лучики морщинок, будто высеченные резцом. Крапинки зрачков отливали краснотой, точно крохотные окошки в жаровни преисподней, где полыхали костры.

— Легче стало?

Нет…

— Хорошая работа, друг мой, — обратился подошедший к кому-то позади стола.

— Я тебе не друг, — по стене метнулся сгусток мрака, похожий на тень от гигантского крыла с растопыренными перьями. Метнулся и сгинул. Повеяло холодной снежной свежестью — какой-то далекой, недосягаемой, нездешней, долетевшей, казалось, с горных вершин. Пробудившаяся тоска, как наждак, содрала с костей мясо. И лишившаяся покровов душа содрогнулась от этой погребальной тоски, натянулась струнами и низко, надрывно застонала и загудела.

Лежа прикованным к операционному столу, он разрыдался, сжимая челюсти и горло до боли. Сердце затрепетало в груди, дыхание сперло, ладони покрылись потом и стиснулись в кулаки.

— Друг или нет, сейчас мы на одной стороне, — обладатель безупречного лица не стал препираться. — И я снова на шаг впереди остальных.

— Без моей помощи ты бы недалеко ушел. Да и с помощью умудрился попасть впросак, — бесстрастно и скупо кинул второй. Тот, за чьей спиной росли крылья.

— Досадная неудача не в счет! Азариил своего смертного поднатаскал. Если бы не его религиозная пропаганда, на моем счету было бы уже четверо!

— Гордыня.

— Обожаю этот порок. Питаю к нему прямо-таки человеческую слабость. Хотя, заметь: нынче для него не так уж мало оснований. Наш брат сильно расстроился, не досчитавшись своего подопечного в стройных рядах заключенных?

— Наш?

— Брось. Оставим расовые предрассудки. Я до сих пор остаюсь серафимом и, в отличие от безмозглых демонов, не собираюсь менять личину: все эти вульгарные львиные морды, раздвоенные языки и злобные гримасы — уволь. Идеальные пропорции и тонкие черты лица, лишенные чувственности, завораживают и пленяют смертных.

— Суть не спрячешь, какую личину ни накинь.

— И чем тебя не устраивает моя суть? Чем, скажи на милость, она отличается от твоей?

Шелест и дуновение пронизывающего ветра. Темные волосы над гладким белым лбом разметались, в насмешливых глазах отразилась вспышка света. Однако белокожий и бровью не повел.

— Между прочим, я выше тебя по чину, — заметил он спокойно. — Подумаешь, падший. Все там будем, вечностью раньше, вечностью позже. Так как поживает брат наш Катехил, лишившись подопечного? Заливает безутешными слезами опустевшую камеру или бормочет покаянные молитвы?

— Доведи дело до конца, — его собеседник был не многословен и явно не настроен на длительные беседы.

— С чем не справился Валафар, с тем совладает Асмодей, — алебастровый пожал плечами. Перевел взгляд на прикованное к операционному столу тело и вкрадчиво шепнул: — Добро пожаловать в вессаон.

Из его вытянутой руки выскользнул глинный сосуд на цепочке…

— Зар! — выдохнул Андрей и заорал во все горло: — Зар!

В живот будто вонзились стальные когти, боль вышибла из легких остатки воздуха. Он захрипел, мечась по операционному столу… или алтарю… или скрипучему древнему дивану в подвальной квартирке. Тяжелый, спертый воздух просочился в ноздри, вытравив воспоминания о запахе больничного хлора. Здесь пахло старостью: книжной пылью, столетними ткаными половиками и рассохшимися досками самодельных полок. Здесь не раскачивалась над головой ловушка для души и не скрещивались на стенах тени чудовищных крыльев. И руки оставались свободными — Андрей лихорадочно ощупал запястья, локти, плечи.

Азариил склонился над ним, и на долю секунды в его встревоженных глазах почудились отсветы адского огня. Андрей, обезумев, отпрянул, отползая к стене, сбивая покрывало в гармошку.

— Тише, тише, — ангел выставил вперед ладони, подчеркивая собственную безобидность. — Это я.

Андрей замер полулежа, вжимаясь лопатками в стену. Мышцы звенели от напряжения.

— Ты спал не дольше минуты и снова видел кошмар.

— Нет, — перед мысленным взором светилось лицо Асмодея: четкий рисунок губ, колючий, ледяной взгляд. — Нет.

Слов не хватало. Слова начисто стерлись из памяти.

Азариил всматривался в Андрея. Неземная синева его глаз завораживала, затягивала, повергала в оцепенение и жгла, жгла невыносимо. Сердце едва не разорвалось, переполненное мучительной, неизбывной горечью. Хотелось разрыдаться — собственными слезами потушить бушующее внутри пламя и смыть с души пепел и жирную черную копоть.

— Прекрати! — Андрей из последних сил зажмурился, отвернулся и уткнулся в жесткую обивку.

— Третий Осколок пойман, — произнес Азариил. — Асмодей не ведает о твоей способности чувствовать других на жертвеннике. И я был прав.

Он возвел глаза к потолку и надолго застыл посреди комнаты, отрешенный, погруженный в размышления — или молитву. Андрей уже успел прийти в себя и отделаться от послевкусия ангельского вторжения, а тот все не шевелился.

— Я должен отлучиться, — вымолвил он наконец после тягостной паузы.

— Опять? — сникла Варя, теребя пуговицы на кофте. — Куда?

— Скоро вернусь, — Азариил, как обычно, был до неприличия скрытен. — Постараюсь не задерживаться, — добавил он уже из прихожей.