Ослепительный нож
Шрифт:
– Глянь!
– жарким шёпотом произнёс Косой.
– Новгородки золочёны, серебряные западные рубли, вдвое дороже московских, золотые карабленники аглицкие с выдавленными морскими судами, каждый стоит двухсот наших денег. А перстни и колтки с самоцветами, цепи из чистого золота, регалии с ликами властодержцев латынских и ляховицких, серебряные блюда и чаши…
– На что мне видеть эту казну?
– отвернулась Евфимия.
– Тебе!
– пытался вложить Васёныш в бесчувственную ладонь золотой кругляк.
– Всё - тебе! Только будь со мною…
– Ни с тобой, ни с твоей казной, - строго объявила упрямица.
– Душно здесь.
–
– У Пречистой тебя поставлю на месте злипы Витовтовны и глупыхи Марьи. Позабудь ночную погрубину, стань моей княгиней, Офима!
– Выведи меня. Мочи нет, - взмолилась боярышня.
– Не держи, как Патрикеича, в земле. Дай дохнуть!
– Что ты, что ты!
– заторопился князь, запирая лари, растворяя дверь.
– Я ли тебя лишаю воздуху? Нынче же в дворцовую светлицу помещу, только не грозись побегом.
– В башне лучше, - возразила Всеволожа.
– Там, вверху, воздух чище.
– На заточника не желаешь взглянуть?
– внезапно предложил Косой.
Евфимия не колебалась.
– Изволь, пожалуй…
В тесном срубе князь убрал пластьё на середине пола, раскрыл яму.
– Жив, побитыш?
– склонился он.
В ответ сначала загремели цепи, затем слабый голос сухо отвечал:
– Побит, да не тобой. Вятчанами, что присланы от батюшки-клятвопреступника отверженным сынам. Вас-то он спас, себя оставил без защиты. Великий князь следом за мной пошёл на Галич, вызнав про измену дяди. Вестило перед самой битвой мне донёс: Галич разрушен. Князь Юрий побежал на Белоозеро. Придёт и ваш черёд.
Евфимия с горящим факелом в руке глянула в яму. Лица наипервейшего боярина почти не разглядела, лишь космы и глубокие глазницы, из коих будто свет в неё ударил.
– Евфимия Ивановна?.. Ты… с ним?
– ожёг её очами воевода.
Васёныш оттолкнул спутницу, закрыл яму пластьём. Идя наверх, он пропустил Евфимию вперёд и обратился с прежней просьбой:
– Отпразднуешь со мной и братом наше одоление?
– Не рано ль праздновать?
– спросила Всеволожа. Она шла верхними ступеньками, князь - нижними.
Он дёрнул озорно её подол.
– Веришь старому немоге? А я скажу: твой бывший женишок скоро окажется по далее Коломны. Помяни слово!.. Пойдёшь к нашему столу?
– спросил он, уже вышедши из подземелья.
Евфимию не ввёл в смущенье голос Косого, ожесточившийся заметно после разговора с заточенным воеводой.
– Сказала - нет!
Её ответ спустил с цепи озлобленность Васёныша.
– А нет, так и одолевай сама все триста тридцать три ступени… Эй, Софря, проводи!
Когда, преодолевши треть подъёма, боярышня остановилась и Софря подтолкнул её под локоть, она глянула вниз, встретилась с глазами бывшего приятеля по детским играм, крикнула:
– Чем дальше в лес, тем ты зверее!
Более не останавливалась, пока не заперли за нею дверь.
4
Фотинья пришла ночью, принесла молока с хлебом.
– Ах, барышня, покинули мы тебя. Как ты тут? Евфимия поднялась с ложа.
– Причастилась сна…
Лесная дева в мужеской сряде достала такую же и спасеннице, помогла переоблачиться.
– Испей. Поешь. Прибавь сил. Клетка растворена. Пришёл час лететь.
Пленница
торопливо давилась пищей.– С неурочным возвращением Юрьичей… по правде сказать… не ждала уже заветного часа…
– Что ж мы, по-твоему, - возмутилась Фотинья, - затянули аллилуйю, да скорей за аминь? Благо, ты удержалась в башне. Отсюда наш путь под землю. Выйдем к Волге, где она бережистее. Из подземелья - в пещеру, а из неё одним махом - в лойву, что ждёт под парусом. И - поминай как звали!
– Где Асфана?
– завершила трапезу Всеволожа.
– Ожидает внизу. Охраныши закол одели в тяжком сне. Князья-винопийцы в доброй шкуре сидят, да в дурном уме. Болярин Иван решил: нынешней ночью самое время исполнить умысел.
– Знакомец твой Иван Котов решил?
– переспросила Евфимия.
– Стало быть, бежим. Ему видней нашего.
Фотинья тяжело вздохнула.
– Одно плохо решил: воеводу из земляной ямы увесть с собой. Привесил тягость на шею!
– Юрия Патрикеича?
– усомнилась боярышня.
– И не отговоришь!
– перебила лесная дева.
– Попыталась - куда там! Ни вмолвить, ни впросить!
Евфимия поднялась.
– Я готова…
Загасили свечу, вступили в задверную тьму и замерли. Светыч в руке Фотиньи едва прояснял половицы над пропастью и крутые ступени вниз. Горюч-камень на толстом ужище казался страшнее, нежели днём.
– Отсюда меня Васёныш в бадье спускал, - сообщила боярышня.
Фотинья потянула её к ступеням.
– Ногами спустимся. От бадьи шуму много. Да и темничный страж один с ней не справится.
Молчание повисло в колодце-башне, как горюч-камень. Лишь старые ступени - скрип, скрип…
– Не разбудим охранышей?
– прошептала боярышня.
– Нет, - сказала Фотинья.
– Каждый оцепенел спень-спнём.
Взаправду, никто из троих не пошелохнулся. Софря привалился спиной к стене, свесив голову, похилившись к ступеньке на левый бок. Румянец вытянулся плашмя, пришлось беглянкам тянуть ноги, переступая, и крепко держаться за оперение лестницы. Ельча лежал неловко на ступенчатых рёбрах лицом к стене.
– Будто не дышат, - на ходу шепнула Евфимия.
– Ты им внушила мертвецкий сон?
Фотинья не ответила.
У подножия лестницы ждала Асфана.
– Шибко долго, кюрюльтю Афима, - подосадовала она, называя Евфимию на свой лад.
У двери в подземелье темнел коренастый страж.
– Все, что ли? Ты, Фотинья Ивановна, со светычем наперёд ступай. Я замкну, чтоб идти спокойнее.
Известным Евфимии узким ходом достигли сруба с земляной ямой. У растворенной двери со свечой в руке стоял Юрий Патрикеевич Наримантов, засевший лучших бояр Василиуса и его отца, а теперь обвисший усами, охудевший до потери величия. Лишь глаза вызволенного из поруба вновь взорлились и глядели по-воеводски. В свободной деснице поблескивал обнажённый меч. Темничный страж тоже был опоясан мечом.
– А нам где оружие?
– осведомилась Фотинья.
– Вам? Оружие?
– удивился страж.
– Девицам мужская тягость на что? Мечами крыс отгонять?
– Ещё какие могут быть крысы!
– возвысила голос лесная дева.
– Двоим мужам не управиться. Нам же с барышней меч - товарищ.
– Нил Нефедьин, охрабри красавиц оружием, - приказал полководец.
– И ясырку вооружить?
– растерялся страж.
– Ай, не надо, не надо!
– испугалась татарка.
Пока Нил Нефедьин отсутствовал, благородный воевода дворски обхаживал юных спутниц: