Основы человечности. Работа над ошибками

— Диван ближе, — решил Людвиг, так и не дождавшись ответа, и поволок Тимура обратно в гостиную. — Ты чего вскочил-то?

Действительно, чего это он?

А, точно!

Тимур кое-как собрал разбегающиеся мысли, облёк их в слова и выдавил:

— Кто это был? В смысле по телефону?

— Откуда я знаю? Тётка какая-то. Она не представилась, но подписана была как Марина Александровна.

— Ох ё…

— Директриса, что ли? — Людвиг сгрузил Тимура на диван и уселся на пол рядом, как огромная собака-поводырь, довольная, что благополучно доставила хозяина до нужного места. Разве что хвостом не вилял и язык наружу не высовывал, а вот смотрел совершенно по-собачьи — радостно, но слегка встревоженно.

— Нет, завуч. Что ты ей наговорил? Мне на работу надо?

— Не надо, ты болеешь.

— Я здоров, — возразил Тимур с уверенностью, которой не ощущал. — Я не могу просто прогулять, меня же уволят. Сколько времени? Там дети, наверное, уже на головах стоят!

— И пусть стоят, в умеренных дозах прилив крови к мозгу полезен для здоровья.

— Людвиг, я серьёзно!

— А если серьёзно — сегодня воскресенье. Какие дети? Или у тебя там дополнительные занятия назначены?

— Да вроде нет. — Ежедневника под рукой не было, календаря тоже. Мысли всё ещё играли в чехарду и никак не хотели подсказывать ни число, ни день недели. — А чего она звонила, если воскресенье?

— Дура потому что.

— Может, случилось что? Отдай телефон, я ей перезвоню…

— Да-да, перезвони, и не забудь выразительно покашлять в трубку. Чтобы никаких сомнений не осталось. Хотя ладно, можешь ничего не делать, твой голос со здоровым и без кашля не спутать.

Что-то внутри Тимура требовало поспорить. Гордо вскинуть голову, сказать, что он совершенно здоров, бодр и готов ко всему. Но, кажется, шанс проявить себя был безнадёжно упущен ещё пару минут назад, когда Тимур еле добрёл до кухни, налюбовавшись по пути на красочные температурные глюки.

— Пожалуйста, я тебя очень прошу…

— Да верну я тебе телефон, верну, — сжалился Людвиг. — Но на работу не пущу, даже не пытайся.

— Я не пытаюсь. Честно. А можешь градусник принести? Мне что-то совсем… ну… не очень.

— Час назад было тридцать девять, я мерил, ты даже не проснулся.

Это совершенно точно была не та информация, которую Тимур хотел услышать.

Пару секунд он даже понадеялся, что это шутка, но Людвиг не улыбался. Да и по ощущениям выходило подозрительно похоже на правду. По крайней мере, по тем ощущениям, которые удавалось идентифицировать как реальные, а не по тем, где всё плыло, размазывалось и искажалось, как на картинах Дали.

— Ты не помнишь, где аптечка? — спросил Тимур.

Лекарствами дома всегда заведовала Диана, поэтому он даже не пытался запоминать, что от чего помогает и где лежит. Названия базовых таблеток, конечно, знал, но подозревал, что именно сейчас аспирин уже не поможет. Поздно пить боржоми, когда почки отвалились.

— Нашёл я твою аптечку. На холодильнике. Там ворох ампул, шприцы, какие-то порошки в неподписанных банках, пластырь, травяные сборы, два бинта и активированный уголь. Для полного комплекта только сушёных тараканов не хватает. Впрочем, возможно, в порошках именно они. Чем из этого ты предпочитаешь лечиться?

— Диана должна знать…

— Нет, ей мы звонить с вопросами не будем. Или будем, но только после того, как я свалю.

— Не уходи. — Тимур с трудом дотянулся до Людвига и ухватил его за плечо. Почему-то казалось, что как только он исчезнет, реальность окончательно рассыплется на части.

— Не ухожу. Уже сходил. — Людвиг осторожно отцепил от себя чужую руку и вложил в неё блистер с таблетками. Обычными, не похожими на экспериментальные составы медицински продвинутой волчицы. — Держи. Мне Ксюха покупала. Сейчас воды только принесу. За водой отпустишь?

Тимур кивнул.

Моргнул.

А когда снова открыл глаза — Людвиг уже стоял рядом со стаканом воды. Которую Тимур немедленно попытался пролить на себя.

— Так, давай без подвигов! — скомандовал Людвиг. Подобрал с пола таблетки (как они там оказались? Ведь только что в руке были!) и выдавил одну на ладонь. — Глотай — и спи. Или, хочешь, я тебе молоко с мёдом сделаю? Чай ромашковый?

— А у меня есть ромашковый чай?

— У тебя есть сушёная ромашка. И малина, кстати, тоже есть, так что могу малину заварить.

Таблетка глоталась с трудом, в горле было сухо и шершаво, в голове — тяжело и больно, в груди — душно.

— Я что, правда заболел? — запоздало удивился Тимур.

Не то чтобы до этого он никогда не болел, но последние несколько лет все недомогания у него ограничивались лёгкой простудой, даже ковид бессимптомно прошёл. А тут вдруг разом и температура, и боль в суставах, и прочая гриппозная классика.

— Нет, что ты. — Людвиг посмотрел на него снисходительно, как на ребёнка, задающего глупые вопросы. — Тебе кажется. На самом деле ты здоров, как генномодифицированный бык. А мокрые ботинки в коридоре — это не твоё, тебе подбросили. И, кстати, Марина Алексеевна твоя…

— Александровна.

— Александровна. Ну так вот, она звонила сказать, что ты вчера без пальто сбежал. Оно так в учительской и висит.

— Ясно…

Тимур вчера действительно рванул с урока в чём был. На бегу позвонил завучу, ляпнул первое, что в голову пришло, — что дома прорвало трубу.

За враньё было стыдно.

Тимур не был совсем уж идейным правдолюбом: ему частенько приходилось умалчивать, уводить разговор в сторону или списывать случайные оговорки на дурацкие шутки — иначе магам в современном мире не прожить (да и обычным людям, наверное, тоже). Но врать в лицо он не умел и не любил. Всегда казалось — обязательно раскусят, поймают за руку и никогда не простят.

Как Ксюша.

И ещё хуже он себя чувствовал, когда приходилось оправдываться, придумывая плохое. То, что можно накаркать, накликать. То, что вполне может сбыться.

Других это не смущало. Одна из коллег Тимура частенько опаздывала или отпрашивалась и всегда с совершенно честным лицом уверяла: «Бабушке плохо стало, скорую вызывать пришлось», «Собака съела на улице какую-то гадость, отравилась, я её в ветеринарку возила», «Мама ногу сломала, в травмпункт ездили». А потом её маму, бодрую, весёлую и на обеих ногах, Тимур встретил в магазине. Сначала подумал — обознался, но та сама поздоровалась, забросала вопросами и мимоходом посетовала, что дочь к ней уже месяц не заходила.

«Я ей скажу, что нельзя так», — решил Тимур.

А потом подумал: а как он это скажет-то? Ведь тогда сразу станет понятно, что он знает про ложь. Знает и… Не одобряет? Или, наоборот, помогает скрыть правду, как соучастник? А если не помогает, то почему молчит, почему не расскажет всей школе, что кое-кто заврался?

Всё это было слишком сложно, и в итоге Тимур так никому ничего и не сказал.

А сейчас, соврав про трубу, страдал сразу по двум причинам: «а вдруг узнают» и «а вдруг сбудется». Трубы в доме были старые, ржавые, текли постоянно, но в основном в других квартирах — то снизу, то сбоку. Тимуру в этом плане пока везло, удавалось не залить ни себя, ни соседей, и прерывать полосу этого везения совершенно не хотелось.