Основы человечности. Работа над ошибками

— В общем, вы тут развлекайтесь пока, а я пошла вещи собирать. А то опять что-нибудь забуду, а мне ещё на примерку платья ехать! — Диана поднялась с места и пошла в спальню, по пути чмокнув жениха в макушку и помахав рукой в камеру телефона.

— А расскажите, как вы познакомились? — не сдержала любопытства Ксюша.

— В самолёте оказались на соседних креслах, — не стал скрывать Стас. — Диана летела в Москву по делам, а я — домой. Ну и разговорились.

— Так вы не отсюда?

— Нет. А вот бабушка с дедушкой местные. Были. Они уже умерли, а мне квартира осталась. Я ещё не решил, что с ней делать — продавать или сдавать, так и стоит пустая. Ну, пока что не совсем пустая, сейчас в ней мы с Динкой. А потом видно будет.

Вот про квартиру Тимур не знал. Хотя, наверное, мог догадаться: не в гостиницу же Диана собиралась перевозить ворох платьев и баррикаду обувных коробок.

Конечно, он давно мог выяснить подробности, но почему-то игнорировал эту тему с упорством, достойным лучшего применения.

— Нам надо поговорить, — сказала Диана несколько месяцев назад.

— Хорошо, — ответил Тимур, хотя всё внутри молило: «Нет, замолчи! Не произноси этого!»

— Я, кажется, влюбилась.

— Поздравляю.

— Я… Ты меня отпустишь?

— Иди.

— Только не обижайся, пожалуйста.

— Я не… Иди.

Ушла она не сразу. Дождалась, пока Стас приедет из этой своей Москвы — и только тогда начала потихоньку перетаскивать вещи.

Тимур не спрашивал, где они живут. Не спрашивал, переедут ли куда-то потом. Не спрашивал, где будет свадьба. Он изо всех сил старался убедить себя, что ему безразлично всё происходящее, — и почти поверил в это. Но находиться одному в пустой квартире с каждым днём становилось всё сложнее. Ночами он долго не мог заснуть и лежал, вслушиваясь в шорох осеннего дождя или в шуршание сухой листвы на тощих деревьях, а по утрам с трудом заставлял себя проснуться.

Возможно, он до сих пор так и не проснулся.

— Тимур Игоревич, — тихонько, на грани слышимости позвала Ксюша. — Может, таблеточку принести? Или, хотите, я всех выгоню?

Тимур моргнул. Пока он ковырялся в себе, съёмки и монтаж ролика закончились, и теперь Ксюша гипнотизировала телефон в ожидании лайков, а Людвиг и Стас обсуждали переход с летней резины на зимнюю. Ну да, самое время. Особенно учитывая, что у Людвига машины нет и никогда не было.

— Не надо. Всё хорошо. — Всё действительно было неплохо. Просто грустно. Немножко.

— Тогда хотя бы сделайте вид, что торт вкусный.

Кусок торта, почти нетронутый, высился на тарелке, как развалины средневековой башни, украшенной цветами в честь фестиваля народной культуры.

— Да какая разница, — отмахнулся Тимур. — Она же не сама его готовила. А у меня аппетита нет.

— Зато у меня есть, — моментально откликнулся Людвиг и с ловкостью профессионального фокусника поменял местами тарелки — свою пустую и Тимурову полную. — Ты же не против?

Тимур нахмурился — больше от недоумения, чем от возмущения. Он бы не пожалел для Людвига последний кусок, но ведь этот кусок не был последним. На пластиковом поддоне оставалось ещё больше половины торта.

— Я не против, но в чём смысл?

— В процессе! — пробубнил с набитым ртом неугомонный оборотень. — Говорят, чужая еда всегда вкуснее. Вот я и решил проверить.

— Да? — наигранно удивилась Ксюша и влезла ложкой в тарелку Людвига. — Действительно, вкуснее!

— То есть до этого меня кормили невкусным тортом? — Стас немедленно последовал её примеру. — Вы со всеми гостями так поступаете?

— Нет, только с самыми дорогими, — не выдержал Тимур и подхватил тарелку Стаса (до неё было удобнее всего тянуться). В последний момент одумался и хотел вернуть, но тот уже успел передвинуть к себе весь оставшийся торт.

— Вот это я понимаю размах! — заржал Людвиг.

Глас рассудка в голове Тимура (тот, что обычно звучал с мамиными интонациями) немедленно сообщил, что нельзя дурачиться за столом, особенно при посторонних, это неуважение к людям и к еде. Но еда, кажется, ничего против не имела. Да и люди тоже.

Возможно, в какой-то другой ситуации каким-то другим людям действительно могло не понравиться, что у них из-под носа пропадает торт. Но здесь и сейчас всё происходящее выглядело совершенно естественно. Почти по-дружески. И даже Стас ощущался вполне своим.

Тот глас рассудка, который обычно копировал папины интонации, грозно заявил, что Тимур снова ведёт себя как тряпка. Нельзя ощущать своим человека, который посягает на твою женщину. В исключительных случаях его можно с трудом терпеть — но и только. Уж точно не перетаскивать друг у друга тарелки!

Но терпеть Стаса оказалось на удивление легко. Он заразительно смеялся, вёл себя раскованно, шутил уместно — и даже не раздражал.

А ещё он нормально смотрел на Диану. То есть не раздевал её взглядом, не изображал страстную любовь и не пытался выказать своё превосходство над Тимуром. Никакого: «Смотри, это была твоя девушка — а стала моя! Вот ты лох!», скорее: «Диана много о тебе рассказывала, и я рад наконец-то познакомиться. Спасибо, что помог ей пережить непростой период, когда меня не было рядом». Вроде почти одно и то же, но, как говорится, есть нюанс.

Но никакие достоинства не давали этому прекрасному человеку права присвоить весь торт.

Поэтому Тимур улучил момент и переложил себе кусочек.

А чашку с чаем забрал у Людвига — и осушил залпом.

Чай, кстати, оказался вкусным. Торт тоже.

Глава 4. То, что сложно произнести вслух

— Хороший, — сказала Ксюша, как только за Дианой и Стасом закрылась дверь.

Ну, как закрылась…

Сначала Диана вытащила в коридор сумку с вещами, потом несколько коробок, потом ещё несколько коробок, ворох пакетов, шубу в чехле, картину, плюшевого крокодила и небольшой дорожный чемоданчик. Перетащить всё это в машину за один раз смог бы только многорукий киборг с идеальным чувством баланса, поэтому некоторое время Стасу пришлось бегать туда-сюда по лестнице.

Людвиг порывался помочь, но начал заметно хромать после первой же пробежки и вернулся в квартиру.

Потом запыхавшийся Стас был усажен обратно за стол, где выпил ещё чашку чая, а к вещам Дианы добавились выпускной альбом, любимая сковородка (использовалась всего пару раз, а последние несколько лет и вовсе пылилась на шкафу, но всё равно почему-то считалась любимой), декоративный китайский веер метрового радиуса (приз с какого-то конкурса), стопка старых журналов с выкройками, алоэ в горшке и пластмассовый таз («Да что вы на меня так смотрите? Между прочим, крайне полезная в хозяйстве вещь, особенно когда горячую воду отключают!»).

— Ты серьёзно решил на ней жениться? — шёпотом уточнил Людвиг, подливая чай.

— Да, — просто ответил Стас. — Она славная.

Тимур очень давно не слышал, чтобы Диану называли славной. Возможно, вообще никогда. Её считали красивой, умной, жёсткой, хитрой, стервозной, сексуальной, властной… Иногда — милой и доброй (в те редкие моменты, когда ей хотелось показать себя милой и доброй). А ещё Тимур точно знал, что порой Диана бывает заботливой и нежной.

Но не славной.

«Славная» — это что-то про другого человека, а то и вообще из другого времени.