Основы человечности. Работа над ошибками

Наверное, это был не самый лучший совет, но Диана решила ему последовать. Через мгновение перед Стасом переминалась с лапы на лапу изящная волчица. Кончик хвоста вопросительно подрагивал.

Стас, надо отдать ему должное, даже не моргнул. Протянул руку и осторожно коснулся жёсткой рыжевато-бурой шерсти. А потом опустился на корточки, оказавшись с женой нос к носу, и восторженно протянул:

— В таком виде ты тоже красивая! Очень!

Волчица удивлённо склонила голову набок.

«Ты правда так думаешь? — спрашивала она взглядом. — Ты меня не прогонишь?»

— Почему ты скрывала, что так умеешь? Могли бы на поездке в отпуск сэкономить.

Тимур сильно сомневался, что провоз волка в самолёте обойдётся дешевле человеческого билета, да и вряд ли Диана согласилась бы летать в багажном отсеке. Впрочем, возможно Стас имел в виду стоимость номера в отеле…

Диана тихо-тихо, едва слышно тявкнула и лизнула мужа в щёку.

— Трусишка, — засмеялся он. — Куда я от тебя денусь. Хотя меня, конечно, немножко пугает, что наши дети будут грызть тапки.

— Какие дети? — Диана от неожиданности вернулась в человеческий облик.

— Ну, когда-нибудь у нас же будут дети. Или ваши… представители вашего вида не могут скрещиваться с людьми?

— Могут. Никаких проблем.

— Значит, есть вероятность, что у нас появятся дети. Надо будет заранее купить им чесалку, противоблошиный ошейник и… Когтеточка же волкам не нужна, да? Ей только кошки пользуются?

— Ты дурак, муж мой? — всхлипнула Диана, утыкаясь ему в грудь.

— У меня ай-кью — сто сорок пунктов, — сообщил Стас, обнимая её в ответ. — Просто у нас дома никогда собаки не было, а кошка была.

— Прости меня.

— Уже простил.

— Правда?

— Правда. Но больше никаких секретов, договорились? — В его мягком голосе снова прорезалась сталь. — Больше ты ничего не хочешь мне рассказать?

Диана задумалась. Всерьёз задумалась.

Немного отстранилась от мужа, оглядела собравшихся и начала методично перечислять:

— Тимур тоже умеет колдовать.

— Я заметил. Он тут по воздуху ходил, — хмыкнул Стас.

— Мы с Надей учились в одном классе.

— Это вообще не тайна. И я не просил раскрывать чужие секреты. Речь только о твоих.

— О моих? Ну… в юности я почти год была блондинкой и ходила с дурацким начёсом. Иногда меня бил отец. Не из-за начёса, а просто, по велению души. Но в последние годы он заметно мягче стал, иногда мне даже кажется, что ему стыдно. Ещё я боюсь гусениц. У меня аллергия на клубнику, но я всё равно её ем. Несколько раз я жульничала на экзаменах с помощью магии. Однажды я тайком пробралась в тюрьму… Ну, не совсем в тюрьму. У нас был дом за городом, а в нём здоровенный подвал, где иногда папа запирал преступников, которые были связаны с магией. И я туда не раз пробиралась, но один раз из-за этого сбежал человек.

— Не из-за этого, — машинально поправил Тимур, потому что, конечно, прекрасно знал и эту историю, и этого человека. — Он бы и без тебя сбежал. Наоборот, ты пыталась ему помешать.

— Пыталась, но не смогла. Может, не сильно и пыталась. Может, в глубине души я хотела, чтобы он сбежал. Правда, потом я несколько лет честно пыталась его поймать — но сама. Мне казалось, что если я его поймаю, то он обязательно расскажет мне правду о своём поступке, а кому-то другому — не расскажет. В общем, дура была, и не сильно поумнела. Недавно вот эту разноцветную вредину заколдовала сгоряча, когда на ней знакомый запах учуяла, и теперь она мне мстит.

Ксюша довольно улыбнулась, подтверждая, что да, мстит, а не случайно проговорилась при Стасе, что он чего-то о своей жене не знает. Вот ведь маленькая пройдоха!

— Подождите! Чей запах? Когда? — напрягся Гаврилов. Кажется, до него наконец-то дошло, о каком преступнике речь.

— Неважно, — торопливо отмахнулась Диана. — Мне показалось. И вообще, идите вы отсюда, раз не умираете. Видно же, что ни Надя, ни Стас вас всерьёз убивать не планируют. Ты же не планируешь, муж мой?

— Пусть живёт, — великодушно разрешил Стас. — Только где-нибудь подальше от меня и Фри, а то вдруг в следующий раз у меня будет не такое миролюбивое настроение.

— Надя? — Диана повернулась к подруге.

— Я… — Фрида замялась, поправляя браслет, но быстро взяла себя в руки. — Я просто хотела вернуть свою память, но вы говорите, что это невозможно. Ещё я хотела спросить, почему вы так со мной поступили, но… Мне кажется, вы даже не поймёте смысл вопроса. Вы знаете, как управлять людьми, как добиться от них того, что вам нужно, но вы понятия не имеете, что происходит у них в душе. Вы просто используете их, как инструменты: как машину, как зубную щётку, как карандаш. Когда карандаш ломается — вы его выбрасываете и берёте новый. Вы меня выбросили — ну что ж, так бывает. А теперь идите своей дорогой, я не буду гнаться за вами три дня, чтобы сказать, как вы мне безразличны.

— Надя? — ошарашенно переспросил Гаврилов. Кажется, всю её речь он прослушал. Прохлопал глазами. Продышал нервно и хрипло. Даже под дулом пистолета он выглядел спокойнее, чем сейчас. Ну да, наверное, надо было, наверное, представить их друг другу. Или хотя бы намекнуть, кто перед ним. Впрочем, и так неплохо вышло. — Это… откуда ты… Как? Кто тебе сказал? Ты же не должна помнить.

— Никто мне не говорил. Я вела дневник.

— Ты… писала там всё?

— Не всё. Но мне хватило.

— И про карандаш?

— Что? — удивилась Фрида. — Нет, про карандаш я только что придумала.

— Но ты уже говорила мне то же самое. Про то, что его выбрасывают…

— Значит, так и есть.

— Кажется, нам надо кое-что обсудить.

— Не надо. Вы не вспоминали обо мне пятнадцать лет — вот и не вспоминайте дальше.

— То, что он говорил… — Гаврилов кивнул на Стаса. — Это правда? Ты действительно пыталась из-за меня… пыталась… себя…

Тимур подумал, что Фрида сейчас опять сбежит, и приготовился её ловить, но она неожиданно перешла в наступление:

— Да что же вы тряпка такая, слово сказать боитесь! Да, я пыталась покончить с собой. Но уж точно не из-за вас, вы этого не стоите, сейчас я это чётко вижу. И если вам вдруг захочется извиниться… Вряд ли, конечно. Я слышала, как вы уверяли Стаса, что не сделали мне ничего плохого. Но если вдруг где-то у вас внутри ещё жива бесполезная штука под названием совесть, то извиняться вы должны не передо мной, а перед своей дочерью. Возможно, она вас даже простит. Говорят, она добрая девочка.

Гаврилов не понимал. Очень искренне не понимал.