Останови моё безумие
Шрифт:
И вот она эта томная неподвижность, это недосказанное переплетение наших пальцев, его касание моего покрытого капельками блестящего пота лба своим, сохранившее молчание переглядывание взглядами и…
– Что это? Что это такое?
– голос Лизы? Надрывной, полный паники и ужаса, а потом грохот… Грохот ударившейся о стену распахнутой двери. Рывком вскакивающий с постели брат, мой непонимающий взгляд в распахнутую пустоту ночи, короткая встреча с глазами Влада.
– Ты ни в чём не виновата… - лёгкое касание его пальцев к моей щеке… быстрое прикрытие моего нагого тела отвергнутым в самом начале, тем самым одеялом и спешное набрасывание на себя спутанных в комок ворохов одежды. Я едва приподнимаюсь
– Господи боже мой!
– проём двери, оставленный сестрой пустым на какое-то время, на время данное мне для осознания произошедшего, но потраченное в пустую заполнен ярким светом включенного по всему дому электричества, а ещё всеми его обитателями, кроме… Кроме маленькой Анж.
Возглас, только что услышанный мной вырван моим слухом из толпы, и неизвестно кому принадлежал на самом деле, я только замечаю растерянный взгляд матери едва ли почувствовавшей облегчение от раскрытия правды о нашем грехе. Лизку, мечущуюся взглядом от растрёпанного, но полностью одетого брата, заслоняющего мою фигуру на его кровати в его спальне и обмотанную в шерстяное одеяло. Анатолия, почему-то непременно встречающегося с моим взглядом и поэтому отводящего глаза с завидной регулярностью.
И…
Отец.
Отец со сжатыми в кулаки руками, с напряжённым лицом, раскрасневшийся, с распахнутым воротом пижамной рубашки в домашних тапочках с тёмным взглядом не отрывающихся от брата глаз.
– Отец, - негромко пробует объясниться Влад. Хотя даже я не в состоянии придумать вразумительное объяснение тому, что предстало глазам моего отца.
– Не смей!
– вмиг обрывает папа не начатую речь сына.
– Это так ты заботился о сестре всё это время!
– громогласный крик потрясает воздух и я зажмуриваю глаза от страха. Слышны шаги, а я пытаюсь поднять свои свинцовые веки, но раздавшийся звук пощечины справляется с этой миссией лучше. Я вижу только склонившуюся вбок голову Влада и так не опустившуюся вниз занесённую для следующего удара ладонь отца.
– Папа, нет!
– прошу я, закрывая рукой безобразно раскрытый рот, и ощущая набежавшие волны слёз.
Разъярённый взгляд отца направляется в мою сторону, и нет в нём жалости, нет сострадания.
– Это не её вина, - не глядя на отца, но касаясь его плеча, останавливает собравшегося образумить погрязшую во грехе дочь, твёрдым голосом, означающим только одно - Влад не поступится мной. Собой, может быть, но не мной.
– Не трогай Миру.
Отец разворачивается и уходит прочь из вертепа греха и блуда, по пути бросив брату:
– Чтобы духу твоего не было в моём доме!
Я слышу мамин плач, вижу сухие панические глаза сестры, ушедшего вон Анатолия, и согбенную под гнётом нашего греха, нашей правды, удаляющуюся спину отца.
Дверь вновь захлопывается и я как есть бросаюсь к Владу:
– Не пущу! Не пущу тебя!
– кричу, но только в его плечо, мои рыдания заглушает тонкая ткань рубашки, на самом деле их заглушают его руки.
– Прости, прости меня. Я забыла закрыть эту чёртову дверь! Забыла!
– Тише, Мира. Ты не виновата. Ни в чём, слышишь, - Влад приглаживает мои волосы и целует в лоб.
– Рано или поздно это должно было случиться. Мы оба знали это, девочка моя. Мы бы никогда не были к этому готовы, - он пытается улыбнуться мне, чтобы сделать легче для меня. Для меня, когда только что отец выгнал его из дома.
– Ты никуда не уйдёшь! Ты не можешь! Это твой дом! Это ведь твой дом!
– я отрываюсь от сильного плеча и заглядываю в его глаза, лихорадочно ища в них боль, боль, которую ощущаю сама. Но она настолько глубоко, что мне становится ещё хуже и мои глаза разражаются новыми рыданиями.
–
Уже нет, малыш, уже нет.– Он говорит это так спокойно, что мне хочется ударить его в грудь, где кровоточит его сердце, но на его губах снова улыбка, вымученная и фальшивая, и снова ради меня.
– Нет! Нет! Нет!
– я мотаю головой, но Влад, бессловно отходит от меня и достаёт из шкафа ещё не разобранный после перелёта чемодан. Я вскакиваю следом, наскоро набрасывая на себя глупую пижаму и фланелевые штаны, приглаживаю кое-как растрепавшиеся волосы, и размазывая тыльной стороной ладоней беспомощные слёзы по щекам.
– Всё. Я готова. Я пойду с тобой.
Влад замирает и оборачивается ко мне.
– Ты не можешь, малыш, - на его лице на этот раз искренняя, но теперь грустная улыбка. Он берёт моё лицо в свои ладони и целует в каждую щеку, долго-долго прижимаясь губами.
– На улице ночь, декабрь и канун Нового года.
– Мне всё равно. Всё равно, понимаешь?
– я затрясла головой, отчаянно отмахиваясь от его рук.
– Я заберу тебя первого января, хочешь?
– Моё непрекращающееся мотание головой было ему ответом.
– Иди сюда, - прошептал он, вздыхая.
– Ну, хорошо, завтра. Завтра, Мира. Я не могу отобрать тебя у твоей семьи посреди ночи. Я не имею права заставить тебя выбирать между мной и… ими. А теперь иди, ты нужна им.
– Тебе я нужна больше, - как беспризорный щенок я ищу в его глазах поощрение, но теперь настает его очередь качать головой и отводить взгляд.
– Больше, не значит правильно.
– Он горько усмехается, я тоже.
– Мы давно уже не делаем то, что считается правильным.
– Я беру его ладони в свои и тихонько шепчу наши клятвы, – Вместе сейчас и вовеки веков...
– Как ты думаешь это не слишком пафосно?
– вспоминает он мои же слова утешения.
Я в ответ прислоняюсь к его горячему лбу, едва дотягиваясь до него на цыпочках, и вынуждая Влада склониться мне навстречу, бормочу одними губами:
– В самый раз.
– Они твоя семья, и они любят тебя, Мира.
– С глубоким выдохом произносит заранее ранящие слова.
– Они и твоя семья тоже, - упрямо не замечаю очевидного.
– Просто подумай еще раз, - уговаривает Влад, болезненно прикасаясь к моим губам в томительном поцелуе.
– Что я сделал не так?
– шепчет мне в губы, и я знаю, что сейчас он говорит не о нашем порочном безумии, а о безумии окружающего нас мира, включающего в себя и наших родителей.
– Та квартира в центре, все еще принадлежит нам?
– взгляд Влада меняется, и я снова улавливаю в этих поразительно-красивых глазах смеющиеся искорки.
– Она наша, - кивает и тут же морщит свое лицо.
– Но вряд ли там получится встретить веселый Новый год. Если только тебя не восхищает перспектива отмывать полугодовую пыль со всех существующих поверхностей, когда часы двенадцать бьют?!
– Восхищает, - с энтузиазмом соглашаюсь я, обхватывая руками талию брата и улыбаясь носом в твердое плечо.
По лестнице, однажды свившей наши души мы спускаемся вместе и за руки. В свободной руке Влада чемодан, у меня ничего нет, кроме пижамы с детским рисунком.
– Мира?!
– встречает нас у подножия лестницы отец, смотря только на меня, свою дочь, полностью игнорируя присутствие собственного сына.
– Я ухожу вместе с ним, папа.
– Я вскидываю голову, нет не от гордости своим поступком, не из-за подростковой непокорности так и не искоренившейся с моим взрослением, а только потому что люблю. И не позволю топтать в грязь свою любовь, какой бы порочной она не выглядела в глазах моих родных.
На мой голос из гостиной выходят остальные члены моей семьи. Среди них нет Анатолия, чувств которого я так и не сумела распознать.