Остановка

– Я вам не позволю...

– И не надо. Не позволяйте. Я вам только сказал, не ваше это дело. И не мое, если вы уж так хотите.

"Что он? Струсил? Уступает?"

Но нет...

– Лена к ней пойдет. Их это дело! Ясно?

Совсем мне не было ясно. Но сердце колотилось под сорочкой, а я знал, что мне такого допускать нельзя.

– Вы, кажется, не хотели жену впутывать, - сказал я, немного задыхаясь.

– Не беспокойтесь. Она распутает. Они вместе распутают. Дышите глубже.

Я послушался и вздохнул. Полегчало.

"Ну что за истерия!.. Угораздило. А ведь этот негодяй в чем-то прав. У Полины Антоновны с Леной какие-то отношения особые. Какие?"

И тут меня будто стукнуло. Как говорится, искры из глаз, и осветило неожиданное.

"Бог ты мой! А что, если эту молодую женщину с Сергеем не одна диссертация связывала?!"

Я прямо-таки уставился на Вадима. А он уже вполне спокойно дохлебывал свое пиво.

"Нет. Это уж слишком. Он муж. Нельзя же до такой степени цинизма докатиться. Нельзя".

– Ну, как? Отошли? Не стоит так волноваться. Знаете, моя супруга фотографию притащила. Старушка ей на память о любимом учителе презентовала. И вы там есть.

– Я знаю.

– Помоложе выглядите, между прочим.

Снова я уловил издевку.

– Вы тоже не юноша, Вадим.

Он машинально провел рукой по лысеющей голове.

– Заметно? Глупый волос покидает умную голову.

Это была первая фраза, которую он произнес без самодовольства. Я не стал поддразнивать. Выпил пива.

– Ладно. А этот, третий ваш друг, погиб, кажется?

– Миша?

– Его Михаилом звали?
– почему-то переспросил Вадим.

– Михаил.

– Уголовник, я слышал, его зарезал?

– Не зарезал. Ударил чем-то.

– И не поймали его?

– Нет. Да зачем это вам?

– Так просто. Размышляю.

– О чем?

– О судьбах людских. Жили-были три друга. Один в молодости... ушел. Другой в среднем возрасте. Значит, вам жить долго, - добавил он почти без насмешки.

"Может быть, я несправедлив к нему?.. Такое в голову пришло!.." Стало как-то неловко.

Тут он и исчез. Стремительно, как и вчера. Правда, на этот раз буркнул:

– Чао!

И я остался один со своей недопитой кружкой пива, допивать которое не хотелось. А мысли сразу же побежали снова.

"Конечно, мое предположение - чушь. Права на вселение предъявляет "невестка" с новым мужем, он же старый. Бред. Да и почему это должно связывать Полину Антоновну? Однако о каких-то правах говорилось... что же, если не это?.. А... К лешему! Сегодня же возьму билет".

Я отодвинул кружку, но встать мне не удалось.

– Вот не ожидал!

По крутым ступенькам спуска скатился Женька Перепахин и тут же приблизился.

– Не ожидал, брат, не ожидал, - повторил он и уселся напротив.

"Из огня да в полымя!"

– Я тоже.

Сказано было без энтузиазма, но Женьку это не смутило.

– И зря не ожидал! Я тут частенько бываю.

– Пивком балуешься?

Он захохотал.

– Посадочные места использую.

До меня смысл этих слов дошел не сразу. Я смотрел на Перепахина. Передо мною сидел тот же, несомненно, пожилой человек, которого я искал несколько дней назад и встретил при необычных обстоятельствах, и все-таки иначе чем Женькой я его про себя именовать не мог. Ничего взрослого этот коротышка с брюшком за жизнь не приобрел. В лице его так и играла полудетская простота, называемая теперь по-научному инфантилизмом, и она обезоруживала, пожалуй, не меньше, чем наглость Вадима.

– А ты по пиву?

– Я, собственно, случайно здесь.

Женька продолжал смеяться.

– Случайность есть осознанная необходимость.

"Неужели и этот философ? Впрочем, у нас доморощенных мудрецов хоть пруд пруди".

– Ты думаешь, что случайность, а таинственная рука вела нас закономерно и неуклонно, как в алгебре. Один вышел из точки A, другой из точки C, а встретились в пивной точке B, читай, в баре. Каков Киселев! Алгебра на все времена!

– Ну, если алгебра, - невольно и я улыбнулся.

– Признаешь? Закономерно?

– Предположим.

– И отметим.

Он запустил руку куда-то в глубины своего потрепанного пальто и извлек бутылку белой.

Я прикрылся обеими руками.

– Ради бога! Ты же видишь, я пиво пил.

– Ну и что? Как батюшка на вопрос ответил? "Вы что будете пить, отец? Вино или водку?" - "И пиво, сын мой, и пиво".

И, повернувшись к стойке, крикнул:

– Веруня! Мое почтение! Сполосни нам стаканчики, не откажи.

Неопрятная женщина ответила ленивым голосом:

– Вы же знаете, Евгений Иванович, у нас не положено.

Засиженное мухами соответствующее предписание действительно украшало стену: "Приносить и распивать... запрещено".

– Ну и что?
– активно возразил оживленный предвкушением Женька.
– А ты положи. На тарелочку огурчик. Или сырок.

– Не положено...
– Он снова развернулся в мою сторону.
– Знаешь анекдот? Встретились двое. Один говорит: "Давай выпьем". А другой: "Мне врачи запретили". А тот: "Ну и что? Мне тоже запретили. А я дал четвертак - разрешили!" Слыхал? Ха-ха-ха!

– Я не хочу пить, Женя.

– Обижаешь! Обижаешь. Я ведь из училища чудом спасен. И Веруню обижаешь. Она женщина славная. Видимо, уже стеклотару приготовила. Правила нарушает, а дело доброе делает. Ради нас. Такого человека обижать нельзя.

Через минуту стаканы были у него в руках.

– Так и быть. На донышко, каплю. Символическую.

Действовал он, однако, вполне реалистично, и я едва успел удержать его руку над стаканом.

– Я не буду пить, Женя.

– Ну, смотри. Была бы честь предложена, - уступил он ворчливо.
– Дело хозяйское. Хозяин - барин... Надеюсь, мне позволишь?

– Хозяин - барин, - повторил я его слова.

– Вот-вот, - тут же снова приободрился Женька.
– Я сегодня в барыше. Шедевр настенный завершил. В детском садике. Так сказать, Дионисий двадцатого века. И потому имею право.

И Перепахин с удовольствием проглотил свою отнюдь не символическую дозу.

"Имею право..." Ведь так и Вадим говорил. Да что они, с ума посходили? Один на полпути, другой явно у финиша..."

Я отчетливо видел склеротические жилки на Женькином лице, издали создающие обманчивое впечатление бодрого румянца.