Остров бабочек
Шрифт:
Действительно, всё, чему должно начаться, началось. И эти, казавшейся вечностью полчаса прошли. Зал почти целиком заполнился. В ожидании звона колокола зал с делегатами гомонил, как обеспокоенный улей и в нетерпении ёрзал на стульях и чесал уши.
Наконец, раздался долгожданный звон колокола. Председательствующий, невзрачный и тщедушный старичок, с заострёнными ушами, как у гоблина, через микрофон призвал делегатов к тишине. Итак, мы присутствовали при начале исторического события. Первым слово дали товарищу из Москвы с импозантной бабочкой. Многозначительно прокашлявшись и погладив редеющую шевелюру, он торжественным голосом зачитал делегатам конгресса приветственное письмо от академика Петрушевского, который отсутствовал по причине занятости. В эмоциональном письме академика было сказано, что Первый Уфологический Конгресс это прорыв дамбы, которая много лет сдерживала свежие воды живой мысли и не давала постичь всю важность проблемы для прогрессивной общественности. Уфология наука будущего. Без неё невозможно развитие цивилизации на качественно новой ступени. С помощью неё можно создать щадящие природу технологии, создать новые цветущие города, полететь к далёким галактикам на кораблях, развивающие сверхсветовую скорость. Она может научить людей понимать своё физическое, астральное и эфирное тело, а душу сделать совершенной, которая, наконец, одолеет
Теперь пришло время научных докладов. Один товарищ из Ярославля поведал собранию об особенной практики выхода на контакт с энлонавтами. Во время сеанса общения, чтобы состоялся полноценный контакт, контактёр должен, подобно дельфинам или летучим мышам, владеть эхолокацией, позволяющей ориентироваться в темноте. То есть, он, контактёр, обязан научиться издавать специфические звуки и при этом слегка шевелить ушами, чтобы улавливать отражаемые звуки. Искусству извлечению специфических звуков в их школе учит шаман с Таймыра. А шевелению ушами они овладевают под руководством учителя по джняна-йоге, который, между прочим, (товарищ из Ярославля поднял вверх палец) в единственном постигает единичное и, наоборот, в единичном – единственное. Делегатам очень хотелось всё это увидеть и услышать. Но товарищ из Ярославля не предложил ни видеоматериала, ни сам не продемонстрировал названные сверхспособности. Но практика, несомненно, многих заинтересовала. Отдельные её положения одни записывали в тетради, другие забивали на клавиатуре ноутбуков. Учитель рисования из города Камешково, что на Владимировщине, показал делегатам сканированные детские рисунки, выведенные на экран проектором. На рисунках были изображены планеты, космические вихри, летающие тарелки, сами пришельцы в виде то чудовищ со щупальцами, то гуманоидов с ушами-раковинами, то многоглазых крабов. Он страстно, часто заикаясь, объяснял, что дети, как наиболее чуткие существа, в противовес взрослым, могут в наивысшей степени войти в общение с пришельцами. Его идею развил другой холерик, местный стоматолог Демичев. Да, говорил он, дети наиболее способны, чтобы войти в контакт с пришельцами, и чем меньше ребёнок, тем успешнее будет «межпланетная коммуникация», особенно это касается грудничков. Поэтому грудничок самый совершенный «аппарат» для осуществления «семантических связей» с «субстратом разумной органики». Самое ценное место у младенца это родничок. Через него он мог бы усвоить «биологические токи, исходящие из нейроновой субстанции», и усваивать посылаемые символы, чтобы в дальнейшем их выразить либо звуками, либо графикой. Демичева нисколько не пугала неспособность грудничка ни говорить, ни рисовать. Он тут же объявил, что ему достаточно тех звуков, которые издаёт младенец, и тех пятен и зигзаг, которые младенец может поставить на бумаге измазанной ручкой. Специально им разработанная методика «неврологической герменевтики» позволяет шифровку этих звуков и знаков. Вся проблема состоит в прозаичном до слёз. Матери гипотетического младенца-контактёра недостаточны идейны, и решительно не хотят никаких экспериментов со своими детьми. Стоматолога сменил бородатый Лесничий из Новосибирской области, назвавшийся Тихонычем. В отличие от предыдущих докладчиков он не давал никаких теорий. Он предоставил собранию собственный опыт общения с пришельцами. По заявлению Тихоныча, они к нему приходят прямо в его сторожку, но только после принятия им нескольких стаканов самогона. Лесник этим не ограничился и принялся описывать их облик. По его словам, пришельцы могли менять обличие, в зависимости от количества принятых стаканов. Чем больше он принимал стаканов, тем отвратительней они становились на вид, что-то вроде глистов или коровьих солитеров. Из зала один ехидный гражданин спросил, почему лесник не попытался зафиксировать их на фотоплёнке? Тихоныч замялся, и только заметил, что когда… он того… то не владеет руками. Зал разразился хохотом. Опозоренному леснику срочно пришлось спуститься со сцены. Председательствующий призвал делегатов к тишине и порядку и после установившейся тишины объявил Клару Кантович, директора парфюмерной фирмы, представляющую город Самару. На трибуну взошла костлявая мужеподобная женщина с зачёсанными назад короткими волосами и тёмными очками. Она заострила внимание на, казалось бы, избитой теме пустыни Наска с их гигантскими пропаханными геоглифами. Но здесь она нашла свою изюминку. Дама утверждала, что, несомненно, эти рисунки создали пришельцы. Но создали они их не для ориентирования своих космических аппаратов, а для запечатления цепи вселенской эволюции. Цветы, паук, муравей, птица, обезьяна, химеры, человекообразное существо – всё это суть графическая система, показывающая возрастающую градацию от низшего к высшему. Спирали, трапеции, треугольники – это суть пояснения смысла этой системы. Женщина отхлебнула воду из стакана и продолжила развивать свою гипотезу, цепко ухватившись руками за борта трибуны. Но я её уже плохо слышал, так как Лера привалилась ко мне глыбой, которую так просто не спихнуть. Она своими окольцованными пальцами сжала моё запястье. Теперь всё моё внимание было сосредоточено вокруг неё. Нет, эта самка так просто не отстанет. Для полного счастья ей явно не хватает любовника. Надо скорей линять от сюда. Только бы придумать предлог. Но к счастью, она сама его мне подсказала.
– Ты видишь, как ненасытная женщина может пылать? – лихорадочным шёпотом спросила она, перейдя на ты.
– Да, – ответил я голосом нетерпеливого любовника. – У меня аж пересохло в горле.
– Правда? – обрадовалась она. – О, как я люблю бородатых мужчин! Они так брутальны!
– Но брутальный мужчина должен сходить в буфет, мой крольчонок, и выпить сока. Иначе он расплавится, как какой-нибудь выходец из ледовитых галактик. Я на одну минутку.
Всего на свете я боялся, что она может выйти со мной. Но видимо, её раздирали два противоречивых чувства: ни на секунду не оставлять уловленного в её сети мотылька и философские выводы мужеподобной женщины.
– А зачем зонт берёшь? – на мгновенье в её глазах вспыхнула искра.
– Ох, по привычке. Оставляю на твоё сохранение. Не беспокойся, я сейчас.
Искра потухла. Она упокоилась. К сожалению, мой милый кошачий зонт становится её трофеем, трофеем потому, что мужчина, не выдержавший накала, позорно капитулирует с поля боя. Но, чёрт возьми, надо чем-то жертвовать. Хорошо, что ещё свой «ядерный» чемоданчик я сюда не взял.
Чтобы
не вызвать подозрения, мне действительно пришлось направиться в сторону буфета, который, как помните, находился в противоположной стороне от предбанника. Низко нагибая спину, я прошмыгнул через проход, разделяющий по ширине два сектора рядов. Открыв дверь, я оказался в коридоре почти таком же, как и в другой стороне. На одной из дверей я прочёл «Буфет». Так. Как мне пробраться к предбаннику? Неужели только через зал? Буфет, фуршет, клозет. На нервной почве у меня начал проявляться смех идиота. Буфет, балет, кисет. Я заглянул в буфет. Там за стойкой, на фоне всевозможной жратвы и пойла, стояла упитанная тётенька с какой-то гребешковой хренью на голове, в розовом фартуке и с очками на краю носа, и чего-то старательно вписывала, видимо, разгадывала сканворд. Шесть-семь столиков были пусты, не считая лесника Тихоныча. На его столике были рюмка, опорожнённая на три четверти бутылка портвейна и откусанный с краю плавленый сырок. Как пел когда-то корифей русского шансона Аркадий Северный «И давно разломленный в кармане, Засыхает плавленый сырок». Конечно, сырок не разломленный и не в кармане, но Тихоныч обязательно его разломает и сунет в карман, где он будет сохнуть. Этому леснику терять уже нечего. А мне есть чего?! Не знаю. Но надо было что-то делать. С ходу оценив обстановку, я быстро подошёл к буфетчице и как можно культурнее спросил её:– Пшэпрашам, пани, как можно выйти на улицу, минуя зал?
Буфетчица, оторвав взгляд от сканворда, недовольно на меня посмотрела, потом сказала:
– Очень просто. Коридор огибает зал сзади.
– Благодарю, – залпом выпалил я и залпом же кинулся в коридор.
Теперь любительница бородатых мужчин – это точно – сведёт меня в могилу психологическим анализом. В каждой вещи есть своя обратная сторона. Может, бороду нафиг сбрить?
Обогнув коридор, я попал туда, куда мне было и нужно. Очутившись в предбаннике, я устремился к выходу. Но тут мне дорогу преградил Фантомас. Мне стало жутковато. А может быть, он и в самом деле Фантомас?
– Милейший, в чём дело? – возмутился я.
– Не вы ли Дионис Оскольников? – был вопрос.
Вместо ответа я кивнул.
– Вам записка, – без всякого выражения сказал он мне и сунул в руку сложенный в четверо блокнотный листок. Я было замялся, но надо было быстрей рвать когти из этого уфологического святилища.
Взяв записку и поблагодарив швейцара, я бросился к выходу. Только когда я спустился с лестницы, я вспомнил, что не дал Фантомасу на чай. Вот почему он так на меня глядел! Ничего. Делегаты дадут. Они сегодня будут щедры, как никогда.
Я быстро бежал по улице, шлёпая прямо по лужам и задевая осторожно бредущих прохожих. Добежав до остановки, я перевёл дыхания. Дождь почти кончился. Пели птицы. Кое-где пробивались лучи солнца. Я встал под каштаном и раскрыл записку. Её содержание было кратким и убийственным, как краткая очередь из «Шмайсера», после команды Фаер! «Приходите завтра в десять утра на Остров Бабочек.
Ирина».
Остров бабочек.
Конечно, нужно бы было не ехать. Но что поделаешь, если чувство, которое испытываешь к женщине ещё не успело рассосаться, ещё нежная рана не заросла грубым бесчувственным швом! Можно было бы проявить волю, стиснув зубы, отклонить всякий соблазн. Но тут закрадывается лукавая мысль: а вдруг ей нужна помощь, вдруг она в чём-то нуждается? Опять же. Ну, тебе-то какое дело до всего этого? Тебя, вообще, не должны её проблемы (если бы!) колышать. К тому же, на тебе что? свет клином, что ли, сошёлся? Что я ей могу сверхъестественного предложить? Я ей абсолютно чужой человек. Тем более ничем неприметный. Правда, странный немного. Но это же не причина, чтобы видеть во мне какую-то панацею. Тем более у неё здесь тётя, родной человек. Или ей нельзя всего рассказать?! Тётя ведь человек простой, варит земляничное варенье, наверно, маринует огурцы, И на зиму солит грибы, Ведёт расходы, бреет лбы, И ходит в баню по субботам, И бьёт служанок осердясь – Все это мужа не спросясь.
Но может, всё проще? Ей опять стало скучно. Вот она и решила развлечься. Да, никогда не понять сразу, что на сердце у женщины. Сей важнейший орган у неё за семью печатями. А себя-то поймёшь? Я сам сплошной ребус. И с картами Таро не разгадать той темени, что в душе моей обитает. С Вергилием не пройти по всем кругам моего подсознания. И с нитью Ариадны не обойти изгибы моего лабиринта, где я одновременно и Тезей и минотавр. Чёрт ногу сломит. «Генерал в своём лабиринте». Ужасающий итог великого героя. А тут ещё усугубляет всю эту запутанность сложное чувство, вызванное этой принцессой! Ах, если бы Ирина была Ариадной! Как чувствовал себя б отрадно Я с золотою Ариадной! С Лерой бы было проще. Проще ли? Глупости! Ничего не проще! Все женщины, несмотря из-за разных (ха, ха! каламбур! из заразных!) взглядов и моральных установок скроены по одной мерке. И жена, и Лера, и Ирина… Ах, Ирина, Ирина! Ну, на кой я те такой нужен? В Кашкино полно суперменов. Один даже внешне похож на Брюса Уиллиса, вышибалой работает в стриптиз-баре. Бабы на него вешаются пачками. Но вся штука заключается в том, что с ним тебе будет не интересно. А со мной, значит, интересно? Ох. Порхать бы мне безмозглой бабочкой, не страдать ненужными вопросами. Просто жить вне времени и пространства. Вне законов причинности и необходимости. Без всяких априорных форм чувственности и рассудка. Вне истории. Правильно. Что может быть хорошего в истории? Беспомощная и разбитая кукла Симона Боливара, какой её очертил беспринципный Маркес…
Как полагается, доехав на рейсовом автобусе, вышел на обочину, пришёл на любимое своё место и стал оглядывать эту луговину в двадцать га. Даже ладонь приставил ко лбу – уж больно ярко солнце светило. Никого! Хотя… Нет, это, конечно же, не она. Это дамочка в цветастой панаме гуляет с американским шпицем. Умилительная картинка. Мы с Мухтаром на границе. Тоже не плохо. Унавоживание почвы никогда не будет лишним. Они находились в ста метрах от меня. Видимо, пришли из Загородного парка. Помаячив перед моей физиономией минут пять, они направились в сторону просеки. Туда, наверно, и следует мне держать взгляд.
Луг почти просох. За жаркую половину вчерашнего дня дождевая влага успела испариться. Правда, растения были немного влажны. Но может, это от росы? Нет, роса бы уже пропала. Значит, всё-таки какая-то дождевая влага сохранилась под лежащими листьями. Но воздух почему-то особенно влажным не ощущается. Это, наверно, кузнечики своим треском добавляют сухость, иллюзию знойности.
Однако на моих курантах уже двадцать минут одиннадцатого. Что же это такое! Её до сих пор нет! О женщины, вам имя – вероломство! (Frailty, thy name is woman!) Не могла же она забрести на другой край луга, если знает, что я должен ждать её в этой стороне, откуда видна просека.