От Ханаана до Карфагена
Шрифт:
В амарнских письмах постоянно упоминаются «город» и «люди такого-то города». Так, библский царь Рибадци пишет фараону, что его принуждают к миру с Азиру «люди Библа, мой дом и моя жена» (ЕА, 136, 8–9). Таким образом, в данном случае выступают как бы три инстанции — горожане, дом царя и его семья. В аккадоязычном тексте письма использовано выражение bitiia. Установлено, что слово bit, равносильное греческому ?????, обозначает и собственно дом, и хозяйство (Bogaert, 1979, 746). В данном случае ясно, что речь идет не конкретно о хозяйстве, а об институте, имеющем определенное политическое значение. И практически равноценной инстанцией выступают «люди Библа». Конкретными выразителями желаний этих «людей» являются «владыки города» (amelutu bel аlіki), которые и требуют присоединения к Азиру (ЕА, 138, 49–50). Так что «люди» предстают не в виде беспорядочной толпы, а как оформленное сообщество, возглавляемое «владыками города». Это — явно община, возглавляемая своими магистратами, роль которой была довольно велика. Отказ библского царя последовать ее совету привел последнего к изгнанию (Гельцер, 1954, 37–38; Reviv, 1969, 296–297).
Царь должен был считаться с мнением общины. Пренебрежение этим правилом царя Рибадди, как мы видели, стоило ему трона. В 351 г. до н. э. печальная участь постигла и сидонского царя Теннеса, ставшего предателем своего народа. Через 18 лет, как свидетельствует Курций Руф (IV, 1, 16), другой сидонский царь — Стратон (Абдаштарт II) — сдал тот же Сидон Александру Македонскому не по собственному желанию, но скорее по воле народа.
Как же народ выражал свою волю? Логично предположить существование народных собраний. Правда, прямые свидетельства существования таких собраний в самой Финикии относятся только к эллинистическому времени (Sznycer, 1975, 51–54), но очень интересные сведения приводит Геродот (VII, 23): финикийцы, согнанные Ксерксом, как и другие подчиненные народы, на строительство канала, устроили на ближайшем лугу рынок и площадь для собраний. Оторванные от родины, финикийцы явно соорганизовались так, как они привыкли у себя дома. Сообщение Геродота позволяет утверждать, что народные собрания существовали в финикийских городах и до эпохи эллинизма. По Аппиану (Anab. II, 15, 6), именно тирская община (??????) направила послов к Александру Македонскому, но не сказано, сделал ли это совет или вся община. Из контекста явствует скорее в пользу последней. Но в таком случае это решение могло принять только собрание «у ворот города», каковым было народное собрание в западных колониях, явно существовавшее в метрополии (Seston, 1967, 218–222).
Наряду с собранием существовал и совет. Именно члены совета подразумеваются под «великими» (raba), которые стояли во главе города наряду с царем (ЕА, 140, 12–13). Как говорилось выше, именно совет был созван Чекер-Баалом для решения судьбы Ун-Амуна. Старцы Библа (zigne Gebal) упоминаются в пророчестве Иезекиила (27, 9), хотя и не в очень ясном контексте. В договоре Баала с Асархаддоном встречаются старцы страны и совет (Pettinato, 1975, 151–154). Юстин (XVIII, 4, 15) пишет о тирских сенаторах. Возглавлял общинную организацию, по-видимому, суффет, который, как об этом шла речь в предыдущих главах, становился и главой государства в случае отсутствия царя. Видимо, этот пост занимал Илирабих, ставший главой Библа после ухода Рибадди. Суффеты оказались во главе Тира после временной ликвидации там царской власти Навуходоносором.
Посмотрим внимательнее на случаи упоминания общины и/или старцев. После бегства Рибадди из Библа во главе города встал некий Илирабих, который вместе с городом, т. е. общиной Библа, обращается с мольбой о помощи к фараону (ЕА, 139, 140). Но к этому времени практически вся территория Библского царства, кроме самого города Библа, оказалась уже в руках врагов.
Чекер-Баал мог сам, не спрашивая ни у кого разрешения, послать лесорубов в Ливанские горы, чтобы доставить лес Ун-Амуну. Он вел все дела с египетским посланцем, не спрашивая мнения совета, и только, когда корабли чекеров вошли в библский порт, царь обратился к своим советникам. До этого Ун-Амун долгое время находился в порту, и царь постоянно требовал, чтобы он уехал, но ни разу не применил силу для осуществления своего требования, а Ун-Амун спокойно игнорировал требования царя. Видимо, порт занимал особое положение в городе (Bunnens, 1978, 13): царь даже не мог выслать оттуда нежелательного иностранца, а для того, чтобы рассмотреть требование вошедших в порт чужеплеменных судов, царь собрал совет. Такое поведение Чекер-Баала становится понятным, если предположить, что фраза Иезекиила относительно старцев и мудрецов Библа, которые ремонтируют тирские суда, подразумевает право тирских кораблей входить в порт Библа и рассчитывать на помощь библитов (Гельцер, 1962, 199) — Это означает, что библские «старцы» руководили портом.
Через много лет в Сидоне Теннес, прежде чем сдаться Артаксерксу и выдать ему верхушку городской знати, должен был покинуть город и прибыть в место, находившееся вне городской юрисдикции. Еще позже тирская община в отсутствие царя начала переговоры с Александром, но к тому времени (как это было и много веков ранее с Библом) вся материковая часть Тирского государства уже была под властью македонского завоевателя. Об этом ясно говорит предложение тирских посланцев Александру принести жертвы Гераклу-Мелькарту в его храме, расположенном на материке в Палетире (т. е. в Ушу — практически материковой части самого Тира), что вызвало гнев полководца (Curt. Ruf. IV, 2, 3–5). Несколько раньше (IV, 2, 2) Курций Руф объясняет причины такого предложения: Тир предпочитает быть в союзе с македонским царем, но не подчиняться ему. Видимо, принесение жертвы в храме бога — покровителя города вело к признанию тирийцами власти Александра; Палетир уже и так находился в его руках. Следовательно, для тирской общины было неважно, что материковая часть государства находится в руках чужеземца, ей было важно, чтобы тот не вошел в сам город и его храм.
Из всего этого можно сделать вывод, что полномочия общины и ее органов распространялись на столицу государства, включая порт, и явно участки граждан у стен города. Над всем же государством она власти не имела. Внешнеполитическую инициативу община и ее органы могли проявлять только
в исключительных случаях, когда царя по тем или иным причинам не было в городе, а самому городу грозила непосредственная опасность. Характерно, однако, что тирская община включила в состав посольства к Александру сына своего царя, видимо, чтобы придать своей миссии большую законность.Члены общины, граждане города, могли служить в армии. Например, Иезекиил (27, 11) упоминает «сынов Тира», которые вместе с «сыновьями Арвада» охраняли городские стены. Это имеет очень большое значение, учитывая, что в древности военная служба и гражданский статус были тесно связаны.
Сообщение Иезекйила свидетельствует, что названием граждан города было «сыны (соответственно для женщин — дочери) города». В амарнской переписке используется термин «люди города». Учитывая, что эти письма написаны на аккадском языке, бывшем тогда языком международных общений, можно полагать, что обозначение граждан как «людей», а не как «сынов», просто воспроизводит обычную аккадскую терминологию. В Угарите граждане именовались «сынами» и «дочерями» этого города (Shedletsky and Levine, 1999, 335). Вероятнее всего, что и в финикийских городах собственными названиями граждан были сыновья и дочери, так что радикальных изменений на рубеже тысячелетий в этом плане не произошло.
Несколько сложнее обстоит дело с царским титулом. В амарнских письмах неоднократно упоминаются цари финикийских городов, носившие титул царя данного города: царь Акко, царь Берита, царь Сидона, царь Тира (напр.: ЕА, 88, 46; 92, 32–34 и др.). В I тысячелетии до н. э. титулатура немного изменяется. Царь именуется уже царем тирийцев, царем си-донян, причем самое раннее упоминание титулатуры этого типа встречается пока в конце VIII в. до н. э. (Bordreuil, 1986, 298–302). Можно было бы, как и в предыдущем случае, просто отметить использование авторами амарнских писем аккадских титулов, ибо в Месопотамии обычным было выражение «царь такого-то города или такой-то страны». Однако и угаритский царь назывался царем Угарита, а не угаритян (Gray, 1969, 289; Bordreuil, 1986, 301). В переписке между царями Тира и Угарита первый также назван царем именно Тира (Lipinski, 1967, 282). Означает ли это изменение самой концепции царской власти и ее отношений с общиной (ср.: Cacot, 1986, 308)? Выше уже говорилось о том, что и во II тысячелетии до н. э. царь был должен считаться с общиной, следовательно, роль последней была весьма значительна. Никаких данных об особом усилении этой роли в последующие века нет. Поэтому в качестве гипотезы можно предположить, что во II тысячелетии до н. э. финикийский царь находился под сильным не только политическим, но и культурным влиянием крупных соседних держав, монархи которых именовались царями города или страны. В период крушения или ослабления этих держав выросла и культурная самобытность финикийцев, и они восприняли (или восстановили) в титулатуре царей обозначение не города, а его граждан. Едва ли это означает усиление роли общины за счет власти царя. Но все же в свой столице царь с этой общиной, несомненно, должен был считаться.
Территория каждого финикийского государства, как уже было сказано, не ограничивалась только городом, давшим свое название царству. А под властью тирского царя долгое время находились и заморские колонии за исключением Карфагена. Достаточно вспомнить, что отказ Утики платить дань тирскому царю вызвал карательную экспедицию последнего. Вероятнее всего, и другие города, подчиненные царю Тира, платили ему дань (Шифман, 1967, 41). Во главе кипрского Карфагена стоял сокен, называвший себя слугой (или рабом) царя. Он явно представлял царскую власть в другом городе царства. Вероятнее всего, что и на азиатском материке во главе подчиненных городов стоял царский наместник, возможно, тоже называвшийся сокеном.
Мы уже упоминали об отказе Хирама I от дара иерусалимского царя Соломона — принять десять городов в Галилее, что сообщается и в Библии (I Reg. 9, 11–13), и Иосифом Флавием (Ant. Iud. VIII, 5, 3). Отвергая этот дар, царь Хирам I руководствовался исключительно своим желанием. Граждане Тира не фигурировали в этом деле. Это еще раз доказывает, что вне границ собственно города царь действовал абсолютно полновластно.
О существовании общины в подчиненных городах известий очень мало. Несомненно, что таковая существовала в заморских колониях, и после распада Тирской державы общинные институты стали единственными в этих городах. Что же касается азиатского материка, то на скарабее из Сарепты можно прочитать — «народ Сарепты». Правда, это чтение вызывает споры, и, может быть, правы те, кто эту надпись понимает как «десять Сарепты» (Bondi, Guzzo Amadasi, 1977, 97). В первом случае существование общины несомненно, но и второе чтение позволяет предполагать ее наличие, а в «десяти» видеть общинный институт. Однако нет никаких сведений о наличии связей между общиной столицы и общинами подчиненных городов. Поведение Хирама по отношению к галилейским городам позволяет говорить, что такой связи и не существовало. Да и распад Тирской державы едва ли был возможен, если бы между общиной Тира и ее аналогами в колониях наличествовали отношения власти и подчинения, как это было в Угарите (Шифман, 1982, 271–272). Вся история взаимоотношений Библа и Амурру, как она вырисовывается из амарнских писем, также показывает, что община Библа не обладала никаким влиянием на общины других городов этого царства. Поэтому можно представить структуру финикийских царств как совокупность отдельных общин, не связанных между собой и, что особенно важно, со столицей, которые осуществляли самоуправление в рамках своих поселений и находились под верховной властью общего для всех царя. Однако едва ли вся территория царства являлась объединением таких общин. На этой территории существовали и царские крепости, где, судя по всему, не было никакого самоуправления. Они полностью подчинялись царю, и он мог беспрепятственно распоряжаться ими. вплоть до дарения другому государю. Такой крепостью был, например, Кабул недалеко от Акко (Gal, 1990, 88–97).
Итак, можно говорить, что в финикийских царствах существовал определенный политический или, вернее, политико-административный дуализм, при котором царская власть сосуществовала с системой, вероятнее всего, не зависимых друг от друга общин, и с каждой из них царь должен был считаться в данном поселении, но не в государстве вообще.
Этому политико-административному дуализму соответствовал и дуализм в социально-экономических отношениях. В этой сфере тоже довольно ясно выступают два сектора — царский и общинный.