От Второй мировой к холодной войне. Немыслимое

Эта инициатива Лоуренса встретила полное одобрение. Но дальше слово вновь взял Оппенгеймер. Прозвучало неожиданно:

– Манхэттенский проект всего лишь пожинал плоды прежних исследований. Призываю министра Стимсона распустить научных сотрудников после окончания войны, позволив им вернуться в свои университеты и лаборатории, чтобы избежать стерильности режимной работы.

Ванневар Буш согласился:

– Следует оставить лишь костяк нынешнего коллектива и отправить как можно больше ученых заниматься исследованиями в более широкой и свободной манере.

Комптон и Ферми также поддержали Оппенгеймера, Лоуренс выступил категорически против. Стимсон поинтересовался невоенным потенциалом проекта. Вновь заговорил Оппенгеймер:

– До сих пор нашей непосредственной заботой было сокращение длительности войны. Однако следует понимать, что фундаментальные знания в области ядерной физики широко распространены во всем мире. США поступили бы мудро, предложив свободный обмен информацией об использовании атома в мирных целях. Если бы мы предложили обмен информацией еще до применения бомбы, это значительно укрепило бы наши нравственные позиции.

Симпсон принял подачу:

– В будущем могут понадобиться меры самоограничения. Я допускаю возможность создания международной организации, гарантирующей полную свободу для ученых. Возможно, бомбу в послевоенном мире мог бы контролировать международный управляющий орган с правом проводить инспекции.

Ученые согласно закивали. Но здесь молчание прервал генерал Маршалл:

– Предлагаю не слишком верить в эффективность механизма инспекций. Моя главная тревога – Россия.

Буш и Конант первыми затронули болевую точку – как долго США смогут сохранить монополию на атомное оружие. Они оба в тот момент исходили из того, что Советскому Союзу потребуется длительное время для создания собственной бомбы. Комптон считал, что шесть лет, Гровс – 20 лет.

– Никто не знает, – вступил Оппенгеймер, – каковы достижения русских в области атомных вооружений. Тем не менее я надеюсь, что братство интересов в научной среде поможет найти правильное решение. Россия всегда дружелюбно относилась к науке. Может, стоит начать с ними разговор в осторожной манере и объяснить, чего мы достигли, не открывая подробностей наших производственных усилий. Мы могли бы сказать, что вклад в проект вносила вся страна, и выразить надежду на сотрудничество с ними в этой области. Твердо убежден – нам не следует предвосхищать реакцию русских в этом деле.

Несколько неожиданно Оппенгеймера поддержал Маршалл:

– История отношений Москвы и Вашингтона отмечена чередой обвинений и контробвинений. Однако большинство этих утверждений оказались голословными. Можно не бояться, что русские, узнав о проекте, передадут информацию японцам. Соединенным Штатам не следует бояться того, что русские получат информацию о Манхэттенском проекте. Более того, это будет означать признание реальностей, возникших на основе военного сотрудничества и новых межгосударственных отношений США и СССР. Почему бы не пригласить двух известных русских ученых побывать на испытательном полигоне в Аламогордо, когда там в один из июльских дней будет взорвано экспериментальное устройство – первая атомная бомба?

По кабинету прошел тревожный шумок. С мнением высшего военного чина США тут же не согласился Бирнс, лично представлявший Трумэна во временном комитете:

– Если США передадут Советскому Союзу информацию о бомбе даже в самых общих чертах, Москва немедленно потребует права на вступление в англо-американский атомный клуб.

Бирнс уже видел бомбу как инструмент американской дипломатии и категорически настаивал на сохранении секретности, утверждая, что дипломатическая ценность бомбы резко снизится, если Сталину станет о ней известно до того, как она будет использована.

– Соединенные Штаты должны как можно дальше продвинуться вперед в производстве и исследованиях ядерного оружия для обеспечения первенства, предпринимая одновременно усилия для улучшения политических отношений с Россией.

Никто не решился возразить Бирнсу. Артур Комптон заметил:

– Соединенные Штаты должны сохранить свои господствующие позиции в сфере атомных вооружений, одновременно стремясь к политическому соглашению с СССР.

На этой противоречивой ноте комитет сделал перерыв на обед. За столом разговор зашел об использовании бомбы против Японии, который продолжился и после перерыва. Кто-то сказал, что одна атомная бомба окажет на Токио большее воздействие, чем массированные бомбардировки с воздуха. Оппенгеймер согласился и добавил:

– Зрительный эффект ядерного взрыва будет колоссален. Взрыв будет сопровождаться яркой вспышкой и достигнет в высоту от трех до шести километров. Нейтронный эффект будет опасен для всего живого в радиусе не менее километра.

Как записано в протоколе заседания, «были рассмотрены цели различного типа и воздействие на них». Стимсон подвел итог, суммировавший обмен мнениями:

– Мы не должны давать японцам никакого предупреждения. Удар не должен быть нацелен лишь на гражданский объект, но должен произвести глубокое впечатление на психику как можно большего числа жителей. Наиболее приемлемой целью был бы жизненно важный военный завод с большим количеством работников и плотно окруженный рабочими кварталами.

Последняя идея принадлежала Конанту, ректору Гарварда. Так целью первой в истории атомной бомбардировки было выбрано гражданское население.

Возражавших не было. Оппенгеймер даже начал обсуждать новую тему:

– Не стоит ли нанести несколько ядерных ударов одновременно. Одновременный сброс нескольких бомб вполне осуществим.

Идею отмел генерал Гровс, который не хотел дожидаться того момента, когда на его руках окажется сразу несколько бомб. И поднял животрепещущий вопрос:

– Программа с самого начала страдала от участия в ней ученых с подозрительными взглядами и сомнительной благонадежностью. Сцилард, как мне доложили, только что пытался встретиться с Трумэном и убедить его отказаться от применения бомбы. Прошу занести в протокол решение предпринять после бомбардировки меры по отстранению таких ученых от дальнейшей работы над проектом.

Против чистки тоже никто не возразил. На том и порешили. Не информировать Москву о Манхэттенском проекте и не предупреждать японцев о ядерной бомбардировке. Применение атомной бомбы рассматривалось как законная, не противоречащая общепринятым принципам ведения войны акция. Япония должна была понести возмездие за Пёрл-Харбор. А бомбардировки предотвратят гибель тысяч американских солдат.

Общий вывод для президента на следующий день сформулировал Бирнс: «Признавая, что окончательный выбор объекта является преимущественно делом военных, комитет считает, что бомба должна быть сброшена на Японию как можно скорее; она должна быть сброшена на военный завод, окруженный жилищами рабочих; атомная бомбардировка должна быть произведена без предварительного предупреждения».

Бирнс вспоминал о состоявшемся разговоре: «Мистер Трумэн сказал мне, что он глубоко размышлял над этой проблемой в течение многих дней после того, как ему доложили об исследованиях, проводимых комитетом, и об альтернативных планах, находившихся на рассмотрении, и был вынужден признать, что альтернативы придется отвергнуть и что он согласен с теми рекомендациями комитета, о которых я ему докладывал».