От Второй мировой к холодной войне. Немыслимое

С того дня в сознании людей Эйнштейн и стал ассоциироваться с созданием атомной бомбы. Журнал «Time» немедленно поместил на обложку портрет Эйнштейна с грибовидным облаком сзади, украшенным формулой E = mc². В редакционной статье говорилось: «Альберт Эйнштейн непосредственно над бомбой не работал. Но Эйнштейн является отцом бомбы по двум важным причинам: 1) именно по его инициативе началась разработка бомбы в США; 2) именно его уравнение (E = mc²) указало на теоретическую возможность создания атомной бомбы». Действительности это никак не соответствовало. Когда же в руки ученого попал «Newsweek» с его портретом на обложке и заголовком «Человек, положивший этому начало», Эйнштейн с горечью заметил:

– Зная, что немцам не удастся создать атомную бомбу, я бы никогда пальцем о палец не ударил…

Посвятив остаток дней борьбе за мир, Эйнштейн за несколько месяцев до смерти скажет:

– Возможно, я могу быть прощен, ведь все мы считали, что немцы, весьма вероятно, работают над этой проблемой, что они могут преуспеть и, используя атомную бомбу, стать господствующей расой.

После окончания войны с Японией в США развернулись дебаты о том, что же в итоге делать с бомбой и со знаниями о ядерном оружии.

Трумэну, от которого в этом вопросе зависело все, заранее знал на него ответ: «Теперь нам предстояло найти какой-то способ контролировать эту новую энергию, – достаточно цинично писал он. – Разрушение Хиросимы и Нагасаки стало для меня достаточным уроком. Мир не мог позволить себе рисковать войной с применением атомного оружия. Но до тех пор, пока не будет найден практичный и надежный способ контроля, важно было сохранить преимущество, которое давало нам обладание бомбой. Другими словами, теперь было более чем когда-либо необходимо соблюдать секретность бомбы».

Уже 15 августа Трумэн отдал приказ госсекретарю, военному министру, министру военно-морских сил, Объединенному комитету начальников штабов, директору Управления научных исследований и разработок: «Соответствующим министерствам и Объединенному комитету начальников штабов настоящим предписывается принять такие меры, которые необходимы для предотвращения разглашения любой информации, касающейся разработки, проектирования или производства атомной бомбы, а также ее использования в военных или военно-морских операциях, за исключением тех конкретных случаев, когда это санкционировано президентом». Бдительность на всех объектах, имевших отношение к ядерному проекту, была усилена.

Одновременно, как уже говорилось, прорабатывались планы ядерных бомбардировок Советского Союза. В 2018 году достоянием гласности стала секретная записка на имя генерала Лесли Гровса, датированная 15 сентября 1945 года. Там содержался расчет ядерных средств, необходимых для нанесения поражения Советскому Союзу. Говорилось, что для уничтожения 66 ключевых городов и основных военных объектов СССР потребуется минимум 224 ядерных заряда. Но с учетом «половинного коэффициента эффективности» первых двух использованных бомб, для уничтожения основного военного и промышленного потенциала Советского Союза понадобится 466 атомных бомб. Оценка для американцев была не самой обнадеживающей: к концу 1945 года США накопят только 9 бомб, которые не смогли бы решающим образом разрушить советскую военно-промышленную инфраструктуру. Но само существование подобных планов и расчетов уже говорило о многом.

Стимсон 11 сентября направил Трумэну меморандум о ядерном оружии и отношениях с Москвой. Он предложил вступить в прямые контакты с СССР для достижения соглашения о будущем применении атомного оружия. «По моему мнению, – писал военный министр, – Советы были бы склонны искреннее реагировать на прямое и открытое предложение Соединенных Штатов по этому вопросу, чем если бы оно делалось в рамках общей международной схемы или после ряда выраженных или подразумеваемых угроз в наших мирных переговорах… Моя идея заключается в том, чтобы после обсуждения с англичанами сделать прямое предложение Советам о нашей готовности фактически заключить соглашение с русскими, общая цель которого состояла бы в контроле и ограничении использования атомной бомбы как инструмента войны и, насколько возможно, в направлении и поощрении развития атомной энергетики в мирных и гуманитарных целях. Более конкретное предложение могло бы заключаться в том, что мы прекратим работу по дальнейшему усовершенствованию или производству бомбы как военного оружия, при условии, что русские и англичане согласятся сделать то же самое. Это может также означать, что мы будем готовы уничтожить те бомбы, которые у нас сейчас есть в Соединенных Штатах, при условии, что русские и британцы согласятся с нами, что ни они, ни мы ни в коем случае не будем использовать бомбу в качестве орудия войны, если только все три правительства не согласятся на такое использование. Мы могли бы также рассмотреть вопрос о включении в соглашение совместного обязательства с Великобританией и Советами, предусматривающее обмен результатами будущих разработок, где атомная энергия могла бы быть применена на взаимовыгодной основе в коммерческих или гуманитарных целях».

Американский историк Сюзан Батлер пишет: «Трумэн понял, что было поставлено на карту: речь шла о будущей дружбе с Советским Союзом или же о вражде с ним. Почти не приходится сомневаться в том, какой выбор сделал бы Рузвельт. Он бы поделился с Советским Союзом знаниями об атомной энергии и обеспечил бы совместный контроль над этим вопросом, продемонстрировав тем самым дружеское отношение к нему, сделав ставку на то, что такой курс уменьшит опасения СССР и его неуверенность в США, и обеспечив активное участие Советского Союза в деятельности международного сообщества».

Сказать, что предложение Стимсона встретило возражения Трумэна, это не сказать ничего. Хотя в мемуарах президент постарался скрыть свой гнев и свое участие в дальнейшей дискредитации идеи Стимсона.

«Стимсон не предлагал нам „отдать бомбу“ России, – напишет президент. – Насколько я мог судить, это не было предметом обсуждения. Я решил, что секрет изготовления этого оружия останется нашей тайной. На еженедельном обеде Кабинета 18 сентября я начал обсуждение вопроса по атомной энергии. Его результатом стало мое решение, что в повестку дня следующего официального заседания Кабинета 21 сентября будет включен только один пункт – атомная энергия. Это было, оказалось, последнее заседание Кабинета, на котором присутствовал Стимсон. Документ о его отставке уже находился в моих руках».

Для Стимсона 21 сентября был действительно знаменательным днем: ему исполнялось 78 лет, и это был последний день его службы на посту военного министра. В то утро у него состоялся последний официальный разговор с генералом Маршаллом, был проведен прощальный обед в ресторане для высшего командного состава вооруженных сил, и прошло последнее совещание с президентом, во время которого тот наградил Стимсона медалью «За выдающиеся заслуги».

Заехал к Стимсону и Оппенгеймер, довольный тем, что генерал в тот день выступит с прощальной речью в Белом доме, в которой «с большим опозданием», как считал ученый, намеревался поддержать «открытый подход к атому».

В два часа дня началось заседание кабинета министров. Стенограмму по поручению президента вели Коннелли и Форрестол.

Трумэн открыл заседание, предложив Стимсону изложить свои взгляды. Тот заметил, что будущее атомной энергии должно заключаться в дальнейшем развитии научных исследований и применении вновь полученных знаний в промышленных целях. Научные секреты, по мнению военного министра, уже не были секретами. Проблема в том, как обращаться с этими секретами, чтобы обеспечить безопасность всего мира. После чего повторил предложения из своего меморандума.

Трумэн предложил заслушать Вэнивара Буша, директора Управления научных исследований и разработок. Буш считал, что предложение Москве об обмене научной информацией откроет двери для международного сотрудничества в области атомной энергии и в конечном счете для эффективного контроля. Альтернативой этому станет гонка ядерных вооружений.

– В ближайшие пять лет советская сторона может достичь тех же успехов, которых добились мы к настоящему времени, – считал Буш. – У нас нет преимущества в знании или в активности ученых-физиков. Я за то, чтобы предоставить России всю информацию обо всем, что у нас есть касательно принципов атомной энергии. Такой шаг не предполагает разглашения секрета атомной бомбы. Этот секрет заключается главным образом в деталях конструкции самих бомб и в технологиях их изготовления. То, что дано и что получено, есть научное знание. Более того, мы не можем хранить научные секреты от России, не скрывая их также и от основной части американских ученых. Перед нами стоит проблема. Можем ли мы работать с Россией и доверять ей? В какой-то степени этот шаг позволит нам выяснить это. Но общее преимущество заключается в том, что этот шаг, когда он станет известен, возвестит всему миру, что мы хотим идти по пути международной доброй воли и взаимопонимания.