От Второй мировой к холодной войне. Немыслимое
Шрифт:
Третье. Не следует передавать Гарриману проектов наших предложений по контрольному механизму для Японии и по Дальневосточной комиссии до получения ответов Гарримана на вопросы Молотова. После получения ответов Гарримана нужно еще раз обсудить наши предложения и только после этого можно их передать Гарриману».
Сталин сам составил ответную ноту американцам, в которой выдвигалось требование принципа единогласия. Политбюро в порядке встречной инициативы приняло проект специального решения, в котором признавало «неправильной манеру Молотова отделять себя от правительства и изображать себя либеральнее и уступчивее, чем правительство», к чему сам он сделал приписку: «Постараюсь впредь не допускать подобных ошибок».
Пятого ноября Молотов вручил Гарриману сталинские предложения. Посол прочел их и кисло заметил:
– При чтении поправок к проекту о Дальневосточной
– Да, – ответил Молотов. – Сталин в беседе с Вами в Сочи уже говорил о точке зрения советского правительства относительно невключения Индии в число стран, участвующих в Дальневосточной комиссии.
– Я спрашиваю об этом не в порядке обсуждения, а в порядке уточнения вопроса.
– Советский Союз мог бы помочь Америке справиться с японцами, но отнюдь не имеет никаких намерений мешать деятельности американцев в Японии, – заверил Молотов.
– Я это понимаю и уверен, что можно достичь согласия при решении спорных вопросов. Однако генералиссимус Сталин признал и согласился с тем, что за американским главнокомандующим должно быть последнее слово.
Молотов подтвердил:
– Советское правительство также считает, что Макартур как генерал и главнокомандующий и как председатель Союзной Контрольной Комиссии будет иметь достаточно власти для того, чтобы действовать. Но следует учесть и то обстоятельство, что если советское правительство также должно нести долю ответственности за положение в Японии, то с этим надо считаться. Оно сформулировало свою позицию в письменном виде. Теперь можно перейти на практические рельсы.
Не получилось. Гарриман явился с отрицательным ответом 9 ноября, изложив его в виде вербальной ноты.
Гарриман стал зачитывать ноту, которую тут же переводили на русский: «Советские поправки включают в контроль над Японией те же принципы единогласия, которые применяются в Германии, где положение целиком отличное. Правительство Соединенных Штатов с самого начала ясно изложило, что подобный режим является для него неприемлемым… Ни Правительство Соединенных Штатов, ни главнокомандующий Соединенных Штатов в Японии не могут быть лишены ответственности за принятие и осуществление окончательных решений».
Выслушав текст ноты, Молотов заметил:
– Советское правительство полагает важным наличие согласованной точки зрения между членами Контрольного Совета и Главнокомандующим. И если почему-либо нет единства мнений между членами Совета и Главнокомандующим, то важные вопросы, имеющие принципиальное значение, должны рассматриваться между правительствами или в Дальневосточной комиссии.
Гарриман заверил Молотова:
– Правительство Соединенных Штатов имеет намерение и желает консультироваться с советским правительством и с другими союзными правительствами. Но ввиду сложности и опасности положения в Японии, правительство США должно иметь возможность принимать соответствующие решения в случае возникновения разногласий в Союзном Военном Совете.
Молотов обещал дать официальный ответ. Он последует 12 ноября и будет не менее резким.
Речь по поводу 28-й годовщины Октябрьской революции на торжественном собрании 6 ноября произносил Молотов. Отдав должное героизму и жертвам советского народа, он много внимания уделил международным делам, судьбе антигитлеровской коалиции:
– Окажется ли эта коалиция такой же сильной и способной к совместным решениям в новых условиях, когда возникают все новые проблемы послевоенного периода? Неудача лондонского совещания пяти министров явилась известным предостережением на этот счет. Но затруднения в англо-советско-американской коалиции бывали и во время войны.
Высказавшись за продолжение сотрудничества во имя всеобщего мира, Молотов заметил в то же время, что «будет у нас и атомная энергия, и многое другое» и закончил утверждением:
– У нас нет более важной задачи, чем задача закрепить нашу победу, которой мы добились в непреклонной борьбе и которая открыла путь к новому великому подъему нашей страны и к дальнейшему повышению жизненного уровня нашего народа. Мы не можем забыть обо всем этом и должны требовать от стран, развязавших войну, хотя бы частичного возмещения причиненного ущерба. Нельзя оспорить справедливость этого желания советского народа. Не следует и проходить мимо того, что решения Берлинской конференции трех держав о репарациях с Германии еще не получили
удовлетворительного движения вперед. Однако среди нас нет сторонников политики мести в отношении побежденных народов… Не обиды за прошлое должны руководить нами, а интересы охраны мира и безопасности народов в послевоенный период.Так совпало, что 8 ноября в палате общин выступал Черчилль. Речь была посвящена только что прозвучавшей внешнеполитической программе Трумэна, но британский премьер упомянул и Советский Союз. Он выразил «чувство глубокой благодарности, которой мы обязаны благородному русскому народу» и «величайшее восхищение» по отношению к Сталину – «этому подлинно великому человеку, отцу своей страны, правившему судьбой своей страны во времена мира и победоносному защитнику во время войны». Никогда публичные слова Черчилля так не контрастировали с тем, что он реально думал и конфиденциально писал. На следующий день сообщение ТАСС с изложением основных положений речи напечатала «Правда».
Сталин 10 ноября из Сочи шлет гневную шифровку «Молотову и другим членам четверки» – Берии, Маленкову и Микояну: «Первое. Считаю ошибкой опубликование речи Черчилля с восхвалением России и Сталина. Восхваление это нужно Черчиллю, чтобы успокоить свою нечистую совесть и замаскировать свое враждебное отношение к СССР, в частности, замаскировать тот факт, что Черчилль и его ученики из партии лейбористов являются организаторами англо-американо-французского блока против СССР. Опубликованием таких речей мы помогаем этим господам. У нас имеется теперь немало ответственных работников, которые приходят в телячий восторг от похвал со стороны Черчиллей, Трумэнов, Бирнсов и, наоборот, впадают в уныние от неблагоприятных отзывов со стороны этих господ. Такие настроения я считаю опасными, так как они развивают у нас угодничество перед иностранными фигурами. С угодничеством перед иностранцами нужно вести жесткую борьбу. Но если мы будем и впредь публиковать подобные речи, мы будем этим насаждать угодничество и низкопоклонство. Я уже не говорю о том, что советские лидеры не нуждаются в похвалах со стороны иностранных лидеров. Что касается меня лично, то такие похвалы только коробят меня». Это был прямой и резкий выпад против Молотова. Он был единственным в «четверке», кто встречался со всеми названными западными лидерами и контролировал содержание публикаций по внешнеполитической проблематике. Обвинение в потере пролетарской бдительности звучало весьма серьезно.
Молотов думал легко отделаться, ответив Сталину на следующий день: «Опубликование сокращенной речи Черчилля было разрешено мною. Считаю это ошибкой, потому что даже в напечатанном у нас виде получилось, что восхваление России и Сталина Черчиллем служит для него маскировкой враждебных Советскому Союзу целей. Во всяком случае, ее нельзя было публиковать без твоего согласия».
После этого гнев Сталина на какое-то время смягчился. Так, письмо Молотову «для пятерки» от 11 ноября было деловым, выпадов против наркома иностранных дел не содержало. И содержало в себе ответ на вербальную ноту Гарримана: «Как видно из ответа Правительства США, последнее не хочет видеть разницы между положением Японии в период разоружения японских вооруженных сил (август-сентябрь), когда Главнокомандующий действовал без какого-либо контроля и контрольного органа союзников, и положением после окончания их разоружения, когда появилась необходимость создания контрольного органа союзников. Исходя из этой концепции, Правительство США, по-видимому, намерено сохранить в основном без изменения все права и привилегии Главнокомандующего, которыми он пользовался в период августа-сентября, когда он создавал и изменял режим в отношении Японии, создавал и распускал японское правительство по своему личному усмотрению, без ведома союзных представителей в Японии. Но такая концепция исключает необходимость создания какого-либо контрольного органа, заслуживающего того, чтобы назвать его контрольным органом. Советское правительство не может согласиться с такой концепцией…
Сталин признавал и продолжает признавать, что на США ложится больше ответственности в делах Японии, чем на остальных союзников, но он никогда не соглашался с тем, чтобы ответственность несли только США, ибо он считает, что ответственность несут также и те союзные державы, войска которых приняли активное участие в деле разгрома японских вооруженных сил…
Советское правительство считает также целесообразным, чтобы при решении вопросов в Дальневосточной консультативной комиссии был сохранен принцип единогласия главных держав. Этот принцип успешно применялся в Европейской консультативной комиссии».