От Второй мировой к холодной войне. Немыслимое

Молотов, для которого это был разгар трудового дня, ответил:

– Вы, по-видимому, уже привыкли к встречам со мной в поздние часы.

– Я с удовольствием следую этому хорошему примеру работать в поздние часы, – заверил посол.

Молотов, давая предварительное согласие на совещание трех министров, был уверен, что Сталину идея понравится. Так оно и оказалось.

Уже 25 ноября наркоминдел сообщал Гарриману, что Бирнсу ушел ответ на его послание: «Вы совершенно правильно напомнили о том, что на Крымской конференции было решено устраивать периодические консультации министров иностранных дел трех держав и что в Берлине это решение было подтверждено. Я согласен, чтобы очередная встреча трех министров состоялась в Москве. Было бы желательно уже теперь обменяться мнениями о тех вопросах, которые будут поставлены на Совещании, что, однако, не должно препятствовать, при общем согласии, поставить в повестку дня и другие вопросы.

В связи с тем, что предварительный обмен мнениями относительно повестки дня Совещания и подготовка к Совещанию требуют некоторого времени, я предлагаю назначить встречу трех министров на вторую половину декабря, во всяком случае не ранее 17–19 декабря».

Бирнс в ответ назвал свою дату – 15 декабря. Молотов, согласовав вопрос со Сталиным, дал добро на эту дату.

Гарриман по поручению Бирнса запросил встречу с Молотовым для уточнения повестки предстоявшей конференции, после того как Москва и Вашингтон обменялись своими предварительными предложениями по набору предложенных к обсуждению вопросов.

– Я не знаю, насколько исчерпывающими являются американские предложения, – отрезал Молотов. – При этом в Вашем письме говорится, что окончательная повестка дня будет составлена по взаимному согласию между тремя министрами иностранных дел, когда они встретятся в Москве. Кроме того, я еще не знаю, что предложит Бевин.

Посол дал понять, что Вашингтон серьезно волнует ситуация в Китае.

– Я предполагаю, что ввиду наличия в различных районах Северного Китая еще неразоруженных японских войск, китайских коммунистических войск и войск национального правительства Китая, а также американских войск, будут обсуждаться пути решения всего этого вопроса в целом. Это, конечно, повлечет за собой обсуждение всего вопроса о взаимоотношениях между китайскими коммунистическими войсками и национальным правительством в Китае.

– Неужели японцы еще до сих пор не разоружены там? – удивился нарком.

– Я не знаю.

Молотов проявил большую осведомленность:

– В Маньчжурии не осталось неразоруженных японских войск. Поэтому непонятно о разоружении каких японских вооруженных сил в Северном Китае говорится в проекте американской повестки.

– Я знаю, что Бирнс готов предоставить Вам любую информацию, которой располагает, о положении в Китае, и, со своей стороны, хочет выслушать Ваши взгляды по поводу событий в Китае. Предполагаю, что Бирнс будет приветствовать Ваше предложение обсудить вопрос о выводе американских войск из Китая.

Сталин, судя по всему, не связывал с предстоявшей в Москве конференцией больших надежд. 9 декабря он написал Трумэну: «Одобряя предложение, сделанное г-ном Бирнсом г-ну Молотову о том, чтобы совещание трех министров иностранных дел было созвано до окончания этого года, я не упускал из виду того, что не должно быть никакого совещания до тех пор, пока не будет большей уверенности в прогрессе в отношении достижения соглашения по нерешенным вопросам. Но я счел, что в нынешнее критическое время дальнейшая пассивность и промедление были бы в высшей степени неблагоразумными».

Первого декабря британская Daily Herald со ссылкой на «советские источники в Москве» поместила статью, где говорилось, что весьма влиятельные русские «хотели бы, чтобы внешний мир наконец понял, что полностью ошибочна и никогда не была правильна мысль о том, что Сталин является своего рода верховным диктатором Советского Союза. Русским хотелось бы, чтобы внешний мир понял, что в Советском Союзе достаточно людей для ведения политических дел на время пребывания Сталина в отпуске». Говорилось и о том, что в связи с отпуском Сталина в Москве распространяются слухи о возможном уходе Сталина с поста председателя СНК и возвращении на этот пост Молотова. «На сегодняшний день, – писал корреспондент, – политическое руководство Советским Союзом находится в руках Молотова, при наличии, конечно, общих директив со стороны Политбюро».

Возмущению Сталина не было предела, причем – не столько английскими журналистами, сколько Молотовым, который отвечал, помимо всего прочего, за цензуру телеграфных сообщений иностранных корреспондентов из Москвы. Сталин звонит Молотову и устраивает ему разнос: «Я предупредил Молотова по телефону, что отдел печати НКИД допустил ошибку, пропустив корреспонденции газеты „Дейли Геральд“ из Москвы, где излагаются всякие небылицы и клеветнические измышления насчет нашего правительства, насчет взаимоотношений членов правительства и насчет Сталина. Молотов мне ответил, что он считал, что следует относиться к иностранным корреспондентам более либерально и можно было бы пропускать корреспонденции без особых строгостей. Я ответил, что это вредно для нашего государства. Молотов сказал, что он немедленно даст распоряжение восстановить строгую цензуру».

Но 3 декабря Сталин прочел сообщение агентства «Рейтер» об ослаблении цензуры в СССР, в котором Молотова называли инициатором готовности пойти на сближение с Западом. Поводом для таких выводов стала реакция на жалобу ассоциации английских и американских журналистов. 1 ноября, сообщало «Рейтер», МИД СССР заявил, что эти жалобы беспочвенны. Однако на приеме 7 ноября Молотов заявил американскому корреспонденту: «Я знаю, что вы, корреспонденты, хотите устранить русскую цензуру. Что бы вы сказали, если бы я согласился с этим на условиях взаимности?» Через несколько дней корреспонденты действительно заметили ослабление цензуры.

На стол Сталина попала и статья из «Нью-Йорк Таймс», где говорилось, что Политбюро отправило его в отпуск сразу после возвращения Молотова из Лондона и обрело самостоятельность в принятии политических решений.

Сталин вне себя. В послании 5 декабря он демонстративно игнорирует Молотова, превращая «четверку» в «тройку» и адресуя свое послание Берии, Микояну и Маленкову. Рассказав им о своем недавнем телефонном разговоре с Молотовым, он продолжал: «Сегодня, однако, я читал в телеграммах ТАСС корреспонденцию московского корреспондента „Нью-Йорк таймс“, пропущенную отделом печати НКИД, где излагаются всякие клеветнические штуки насчет членов нашего правительства в более грубой форме, чем это имело место одно время во французской бульварной печати. На запрос Молотову по этому вопросу, Молотов ответил, что допущена ошибка. Я не знаю, однако, кто именно допустил ошибку. Если Молотов распорядился дня три назад навести строгую цензуру, а отдел печати НКИД не выполнил этого распоряжения, то надо привлечь к ответу отдел печати НКИД. Если же Молотов забыл распорядиться, то отдел печати НКИД не причем и надо привлечь к ответу Молотова. Я прошу Вас заняться этим делом, так как нет гарантии, что не будет вновь пропущен отделом печати НКИД новый пасквиль на советское правительство. Я думаю, что нечего нам через ТАСС опровергать пасквили, публикуемые во французской печати, если отдел печати НКИД будет сам пропускать подобные пасквили из Москвы за границу».

«Тройка» 6 декабря доложила о результатах своего расследования: «Выяснив обстоятельства, при которых была пропущена клеветническая телеграмма московского корреспондента „Нью-Йорк Таймс“ и, проверив правильность передачи Рейтера, сообщаем:

1. После Вашего указания Молотову 2 декабря по поводу телеграммы московского корреспондента „Дейли Геральд“ Молотов немедля дал соответствующие распоряжения отделу печати НКИД и после этого со стороны отдела печати не было подобного рода упущений. Телеграмма же московского корреспондента „Нью-Йорк Таймс“ была послана из Москвы 30 ноября, появилась в „Нью-Йорк Таймсе“ 1 декабря, а ТАСС разослал эту телеграмму 3 декабря.

2. Относительно самого факта пропуска отделом печати НКИД телеграммы корреспондента „Нью-Йорк Таймс“ выяснилось, что эту телеграмму разрешил послать заместитель заведующего отделом печати Горохов, хотя соответствующий цензор обратил внимание Горохова на телеграмму до ее посылки. Горохов разрешил отправить телеграмму, никому не сообщил об этом и не включил ее в ежедневную сводку телеграмм инкоров, так как он не придал значения этой телеграмме. Начальник отдела печати Зинченко и его первый заместитель Ломакин в эти дни отсутствовали на работе по болезни.