Отец на час. Работает спецназ

— Ну ты как? — спрашивает Влад, прислонившись к косяку и сложив руки на груди.

— Не очень…

— Я, наверное, виноват? Да? Из-за меня он?..

— Я виновата. Только я...

— Может, это… вернется еще. Дети они ж такие. С шилом в одном месте, но без мамки не могут.

— Влад… — тихо останавливаю его.

— Мм?

— Думаю, я слишком поторопилась… с тем, что между нами происходит.

— Хм...

На его лице не отражается ни одной эмоции.

— Правда… У меня сейчас столько проблем: работа и… мои дети.

— Ну, на пенсию ты тоже нескоро, так что ж теперь, вообще не траха…

— Влад, — одергиваю. — Я серьезно.

Он невозмутимо на меня смотрит. Будто я с ним на смеси иврита с венгерским разговариваю.

Широкие плечи мерно поднимаются и опускаются. Ничего не сможет заставить этого мужчину нервничать или вести себя как-то неподобающе, это и к лучшему.

Я, конечно, могу пожалеть о сказанном. И наверняка сделаю это уже через час, лежа в постели совершенно одна, но сейчас чувствую, что так будет правильно.

— Прости…

— Ага, прощаю, — с видом добродушного священника кивает и хитро прищуривается. — У меня только один вопрос, Федерика.

— Какой?..

— Эльза поселилась в туалете, можно я займу ненадолго твой?..

[1] (транслит.с итальянского) сокровище мое — прим. авт.

[2] (транслит. с итальянского) моральный урод — прим. авт.

Глава 31. Федерика

Любая, даже самая сильная эмоция живет не более двенадцати минут, а после начинается оценка ситуации и отношение к ней, которые могут длиться намного дольше.

День, месяц, год — у всех по-разному.

Это открытие американских психологов отчего-то не делает следующие три недели моей жизни легче или понятнее. Судя по тому, как монотонно и неистово болит сердце, мой внутренний секундомер сломался, а разум отказывается подчиняться американским психологам.

Потому что эмоция до сих пор сильная.

Жуткая обида и боль.

Материнская боль.

— Павел Олегович, Южный дивизион, — зову в микрофон, поправляя воротник шелковой рубашки. — Что у вас за показатели по персоналу во втором квартале? С чем связана такая текучка кадров?

— Федерика Пао… родвавана… — судя по звукам, он мешкает.

Закатываю глаза от небывалого раздражения. Ситуация с Леоном оголила и без того натянутые нервы. Может, оно и к лучшему, потому что терпеть этот детский сад с логопедическим уклоном я больше не готова!

— Павел Олегович, все хочу спросить: у вас какие-то проблемы с дикцией? — хмурюсь.

— Не-ет. Скорее… с памятью.

— Судя по тому, что я не вижу вашего лица на видеоконференции, — выделяю последнее слово, — с камерой у вас тоже проблемы?

— Она случайно отключилась. Сейчас. Секунду.

Спустя одну-две минуты полной тишины вижу на экране всклокоченного руководителя дивизиона… В обычной, не самой свежей белой майке. Медленно втягиваю воздух, понимая, что вот-вот взорвусь.

— У вас новый дресс-код, Павел Олегович?

— Извините, Федерика… — он понуро опускает взгляд и замолкает.

— Перед вашими глазами есть стена? — строго интересуюсь.

— Есть.

— В таком случае, будьте так любезны… напишите на ней мое отчество — Теодоровна. Моего отца зовут Теодор, Павел Олегович. А не «баобаб», «пароход» или что там вы еще называли.

— Извините, прошу…

— И сделайте что-нибудь с вашими кадрами. Персонал надо заинтересовывать в долгосрочном сотрудничестве с нами.

— А что я сделаю? Лето… все хотят купаться в море и есть кукурузу на пляже, а не работать на складе комплектовщиками, — оправдывается.

— Павел Олегович, дорогой вы наш человек… С морем и кукурузой в вашем регионе я бессильна, а вот освободить должность дивизионала — вполне в моей компетенции.

Жестко, но доходчиво. По-спецназовски.

— Я вас понял, Федерика… Те-о-до-ров-на, — по буквам, чтобы не ошибиться, произносит Павел Олегович и утирает пот со лба.

— Благодарю. — Перехожу к следующему пункту. — Дальше у нас… Андрей Юрьевич.

— Я здесь.

— Бухгалтерия жалуется, что не все ваши сотрудники сдают вовремя авансовые отчеты, а юрист добавил пункт про дополнительные соглашения, касающиеся сбора персональных данных. В чем проблема?.. Клиентские менеджеры — особая каста? Или они ждут, пока я спущусь на два этажа ниже и лично соберу все чеки и подписи?

— Мы уже разобрались с бухгалтерией. — Андрей в свойственной ему вальяжной манере откидывается на спинку кожаного стула в просторном кабинете.

— Я разговаривала с Татьяной Владимировной сорок минут назад, — щурюсь.

Остальные сотрудники, а их на экране не меньше десяти, молчат. Знаю, что в компании принято считать Попова неприкасаемым. Практически членом моей семьи.

Так и было до последних событий.

— Мы разобрались позже… — кажется, Андрей сердится.

— Татьяна Владимировна?.. — перевожу взгляд на окошко с лицом главного бухгалтера.

— Все так, Федерика Теодоровна. Ребята все мне сдали… — говорит она как-то странно тихо и отпивает чай из фарфоровой изящной кружки.

— Отлично. Вот это скорость!.. — обманчиво мягко улыбаюсь. — В таком случае зайдите ко мне после совещания с этими документами. Хочу просмотреть их лично.

— Но… — ее лицо становится пунцовым.

Врут!

— Рика, я сам к тебе зайду, — откашливается Попов.

— Андрей Юрьевич, — повышаю голос так, что Василиса подпрыгивает на стуле и поспешно поправляет очки. — Давайте вы для начала последуете примеру Павла Олеговича и выучите мое полное имя.

— Как скажешь!.. — обиженно произносит Андрей.

Совещание продолжается, а я все больше проваливаюсь в свои мысли.

Жизнь закружила. С наступившим летом она стала монотоннее, но дни без сына я в прямом смысле считаю.

Сегодня двадцатый…

За это время Леон ни разу мне не позвонил и не ответил на звонки: мои и Эльзы.

За это время я почти ничего не узнала о собственном ребенке.

Что он ест? Где спит? С кем общается? Как себя чувствует?

Тренер по танцам сообщила, что Лео их больше не посещает. С хором — то же самое. Не скажу, что удивилась, но и положительных эмоций по этому поводу не испытала.