Отец на час. Работает спецназ

— Кроме Попова, — покачиваю головой. — Пожалуй, отрежу ему яйца…

— Он даже не заметит, — со смешком отвечает Осипова и посматривает на нашего однокашника. Придвигается ко мне. — Он их из-за пуза так и так не видит.

Смеется.

А я не могу…

— Кира! — топаю ногой. — Речь идет о моем сыне. О Леоне!..

— Я все понимаю, — вздыхает она. — Сама ведь ему жопку подтирала… Нам надо успокоиться, ты должна осознать, что это просто попытка выбить тебя из седла.

— Из седла? Кира, да я уже на земле!..

— Этого Побединские и добиваются.

— Может, и правда отдать им все, что они просят?

— Ты дура?

— Я мать!..

Все сегодня сразу пошло не так. Я в юридических терминах не очень сильна. Адвокат Побединского попросила слово, сразу подскочила к судье.

Фразы я слышала обрывками: «…определения местожительства ребенка…», «объединение делопроизводств», что-то еще.

Потом сидела как в воду опущенная.

В зал зашел мой сын. На лице — смертельная обида, а в глазах что-то вроде чувства вины, но такого отдаленного, что так сразу и не заметишь.

Пока Лео, можно сказать, свидетельствовал против меня, рассказывая, как много я провожу времени на работе и как он предоставлен сам себе, я пристально его разглядывала.

Как-то по-новому.

Когда он успел так вырасти?.. И что он, черт возьми, несет?

Добило меня появление Попова.

Андрей, выступая перед судом, полностью подтвердил слова Леона как его крестный и друг семьи и высказал свое мнение: он считает, что сын должен жить с отцом. Так правильно.

— Федерика! — окликают сзади.

Легок на помине.

— Иди на хрен! — кричу.

Кира шикает на нас обоих и поскорее тянет меня на выход. Сразу уезжает: у нее сегодня еще два заседания.

На улице только-только прошел дождь. Воздух такой свежий и прохладный, что я дышу часто-часто. Вот только спокойствия это не приносит.

— Ты уволен, Попов. — Как чувствую, что он все еще тащится сзади.

— Ну че ты начинаешь, Побединская? Сама говорила, что работу и личное мешать — последнее дело.

— Есть вещи, которые не прощают, Андрей.

— Давай поговорим. — Он хватает меня за руку.

— Я хочу поговорить с Леоном

— Он не хочет сейчас с тобой разговаривать.

— Пусть скажет мне это в лицо, — не сдерживаюсь и, развернувшись на низких старушечьих каблуках, одергиваю длинную юбку. Все инструкции Киры я выполнила четко — никаких украшений и брендовых сумок.

Только вот судья на меня вообще не смотрела. Ей будто все равно.

— Не дави на него, — рассудительно просит Андрей, и выражение его лица смягчается. — Рика, ты сейчас должна успокоиться. Леону шестнадцать лет. Коля для него такой же отец, как и ты мать. Это всего лишь выбор мальчика.

— Я уверена, они заставили его принять такое решение. Сам бы он никогда не додумался.

Попов застегивает пуговицу на пиджаке и признается:

— Я разговаривал с ним перед тем, как прийти сюда. Наедине и без свидетелей. Рика, Леон сам захотел и знал, что ты будешь против. Он страшно скучает по отцу, а ты поселила в доме какого-то солдафона…

— Влад… Владислав Алексеевич не солдафон.

— Не прикидывайся, Леон все мне рассказал. У тебя с этим бывшим ментом шуры-муры.

— Шуры… что?.. — кажется, еще больше краснею. — При чем здесь это, Андрей?

— При том, — Попов разводит руками. — Тебе интереснее строить собственную жизнь, чем осознать, что человек в твоем доме явно лишний.

— Это бесполезный разговор, Андрей. Я не собираюсь во всем потакать подростку. Это неправильно. Существует вопрос безопасности, им занимается Влад. От Леона лишь требовалось относиться к нему вежливо.

— Подумай о том, чтобы освободить дом от левых мужиков.

— Ты забываешься, Попов, — просто нестерпимо хочется ему врезать.

— Серьезно!.. Иначе останешься без сына.

— Это мы еще посмотрим! — непримиримо возражаю. — Будь здоров.

Из здания суда выходят Коля и Леон. Сын, увидев меня, сразу отворачивается, а бывший муж обнимает его за плечи. Сев в машину, молча наблюдаю, как они что-то активно обсуждают и, скрывшись в автомобиле юриста Побединского, уезжают вместе.

Как только горящие стоп-огни скрываются за поворотом, я обессиленно падаю на руль и позволяю себе выплакаться.

На самом деле, ни одна мать к тому, что случилось со мной сегодня, не готова.

К этому просто невозможно подготовиться…

Я ожидала нож в спину от кого угодно, но только не от собственного сына.

Всю дорогу до дома меня трясет от несправедливости и подростковой жестокости. От Побединского я давно не жду ничего хорошего, а вот Лео действительно меня удивил и размазал.

Да, из всех наших детей он больше всего привязан к отцу. Хочется верить, что Коля не порвет эту хрупкую нить между ними. А еще мне хочется позвонить сыну и истерично кричать что-то вроде «Я потратила на тебя лучшие годы жизни, а ты?», но я не буду опускаться до такого.

В общем, безумно сложно оставаться во взрослой позиции, поэтому я окончательно решаю провалиться в детскую и, остановившись на обочине, звоню отцу.

— Федерика, тесоро мио[1], — папа тепло здоровается, и моя душа снова плачет.

— Привет, пап, — всхлипываю. — Как у вас дела?.. Как вообще… погода?..

Кусаю губы, чтобы сразу не разрыдаться, и слушаю довольно сухие ответы:

— Дела просто прекрасно, готовимся с мамой к отпуску на Сардинии... А вот погода… нас уже неделю заливает дождями… но что-то мне подсказывает, что ты, Федерика, позвонила сегодня не для этого.

— Леон решил жить с отцом, — выпаливаю, прикрывая глаза.

— И что тебя в этом смущает?..

— Ну, — опускаю голову набок, — помимо того, что он сделал это самым мерзким образом и не удосужился сказать мне в лицо…

— Какой низкий поступок. Я был о Леоне-Александре лучшего мнения, — строго, но дипломатично произносит папа.

Я киваю и даже улыбаюсь.

В этом весь мой отец.

Он никогда не говорит лишнего и всегда предельно аккуратен со словами и эмоциями. Работа послом научила его именно этому.