Открытие

— Не поеду сюда, если даже зарплату коллекторскую платить начнут, — глухо отозвался Женя.

— И если даже вдвойне начнут платить? — подзадорил Слон.

— И даже вдвойне! — крикнул Женя. — Лучше на Колыму!

— Я написал письмо, Жень, — заикнулся Игорь, — с последним предупреждением Куликову, что бригада может рассыпаться.

— А-а, — затянул Женя, забегав от двери к окну, — у твоего Куликова непонятный интерес! Лучше в Магадан! Все там проще, ясней!

И в это время порог их комнаты скрипнул под чьей-то поступью. Это входил в раскрытую дверь сам Журкин. Его пижама в веселую синюю, желтую и розовую полоски никак не вязалась с бледным лицом старика, его слезящимися глазами и разъехавшейся трещиной рта. Раскрасневшийся Женя как раз подбежал к порогу. И не развел бровей, не изменил выражения перекошенных губ, не опустил кулаков. Он хотел продолжать спор даже с доцентом. Но Журкин вроде и не расслышал последних слов.

— Ребятки, вы все видели там? — заговорил он, хлопая себя по карманам в поисках забытой трубки.

— Где, Илларион Борисович? — с готовностью спросил Борис.

— Где собаку загнали, — объяснил Журкин. — Вы вроде там суетились, Игорь, Виктор?.. Я из окна видел...

— Да, они там оказались... случайно, — ответил за всех Борис.

— Как же вы не вмешались, любезные? — спросил Журкин. — Это же расправа!

Все потупились, а Слон спрятал палец за спину.

— Так их специально вылавливают, бродячих собак, — подал голос Борис. — Постановление есть, горисполком решал.

— Постановление — это бумага, — ответил Журкин, — а собака — она живой организм... Сколько будет в ушах теперь звенеть?

— Да, не очень красиво получилось, — сказал Борис, — на будущее учтем.

— Нельзя проходить спокойно мимо такого, любезные, — продолжал Журкин. — Иначе и дальше потом пройдешь многое и важное...

— Учтем, Илларион Борисович, — объявил Борис и потер очки, словно они замутились от непомерного усилия.

— Спокойной ночи, — улыбнулся Журкин потерянной улыбкой. — Поговорил бы еще, да без трубки сердце, как колокол у плохого звонаря...

Он вышел в коридор, и шорох его тапочек долго доносился в комнату практикантов.

— Надо же — вспомнил моментик Редкий Знак, — не выдержал Слон. — Сам тону и друзей ко дну!

— Они гнали собаку в сеть, — стал объяснять Борис Петрович, и от его стекляшек на стенке задрыгались зайчики. — По всем правилам горкомхоза!

— Вот дурачье! — мягко побил себя в голову Слон. — Не распатронили его тогда перед Журкиным!

— Еще неизвестно, кому больше б досталось, — вмешался Женя, — Игорю или тебе!

— Ты еще не удостоверился, — рванулся из кресла Слон, — тебе мало?!

— Я спрашивал наутро народ, — осадил его Женя, — большинство на тебя показали...

— На меня? — У Слона задергались щеки и вдруг глаза налились ртутью. — Может, я и папашу евонного пристукнул?!

— Ладно, не юродствуй, — отрезал Женя. — Лежачего бьешь!

— Я поднимаю на ноги его, как договаривались, — обиженно ответил Слон. — Не виноват, что он не поднимается.

— Поднимешься, пожалуй, как та собака, от такого, — пробурчал Женя, — доброжелательства.

На этот раз он сам вызвал тягучую тишину. И не хотел, а сорвалась злость с языка. Видно, так просто не дается дело Игоря Бандуреева никому. У всех начинают шалить тормоза. И можно было это сразу предполагать. У них во всех делах так доходит: до остроты, до последней грани, до крайностей! Они друг друга не щадят, но это не значит, что они не скованы одним дружеским поясом! И надо, чтобы гость понял это правильно. Но как вернуть все на нужный путь? И он уткнулся взглядом в орнамент на ковровой дорожке. Брал нитку и следил за нею, пока хватало зоркости. А нитки переплетались в замысловатом поединке, захлестывали одна другую, душили... Но ковровая дорожка от этого только крепче была и красивей. «Так и наша бригада, — яростно убеждал себя Женя. — Хотя даже в самой лучшей семье не обходится без урода! И открытие урода не проходит даром семье!»

— Между прочим, Евгений Ильич и Виктор Самсоныч, — ударил по перепонкам скрябающий голос Бориса Петровича, — я не пойму, для чего мы сошлись? Чтобы слабинку свою показать или силенку?

— Во всяком случае, не защищать себя от Бандуреева! — не выдержал Женя.

— Но и не выгораживать его, — заметил Слон, — что было, то было, и тебе, Жека, за него не придется ехать в места не столь отдаленные, как сюда!

— Заткнись, Слон, и больше не вякай! — Женя звучно пошлепал кулаком в ладошку. — Иначе я из тебя сделаю...

— Подумаешь, испугался, — напыжился Слон.

— Как дам по хоботу — станешь слоником на самом деле.

— Боялись мы вас, нахаловцев! — заартачился Слон. — Возьму сейчас за ноги и вышвырну в форточку!

Теперь уже самому толстокожему гостю ясно бы стало, что он в компании людей, которые настолько сжились, что могут переводить в шутку самый серьезный разговор, а это значит, они щадят друг друга, давая отдых мыслям и чувствам.

Люся знала этот прием. Она спокойно развернула папку и продолжила жизнеописание Игоря Бандуреева.

19

— И сколько мы сюда еще будем ездить? — ныл Слон, приспосабливая зеленый листик к своему носу с облупленной кожей. — Что мы тут потеряли, на этих сопках? У себя делать нечего, что ли? Зато там и солнце как солнце и речек сколь угодно...

Никто из парней не ответил ему, хотя это были общие мысли. Жене после ночной смены не хотелось и пальцем шевелить, не то что языком. Игорь с Борисом тоже отработали свое в первую смену. А Слону даже пришлось взять отгул ради журкинских наблюдений.

Хоть бы здесь позагорать как следует, лежа на брезентовых куртках, в полудреме переворачиваясь с боку на бок. Но Журкин гонял их на своих замерах так, что и загореть не было времени. Только носы облупились.

Слушая Слона, Игорь представил витимскую тайгу. Летнее солнце и там, на севере, палило жарко отвесными лучами. Но там на каждом шагу можно было припасть к чистой холодной воде, пахнущей хвоей и смородинным листом. А тут единственная речка Грязнуха превратилась в мутный шнурок, опоясывающий Рудногорск. Все притоки пересохли, потому что была вырублена тайга вокруг на многие-многие километры.

Если окинуть взглядом соседние сопки, нигде не увидишь ни деревца. Только буровые вышки торчат на голых склонах, залитых мазутом, соляркой и глинистым раствором. Но зато под этими проплешинами разбурены золоторудные залежи. Такое бы Витимску! Жалко, конечно, когда губят тенистую тайгу и синие реки. Но золото дороже. Недаром и они томятся под жарким солнцем в брезентовых робах да таскаются за Журкиным по раскаленным склонам после изнурительной работы на буровых вышках.

— Ну, где же наш старикан? — подал опять свой заспанный голос Слон. — Солнце встало выше ели, время спать, а мы не ели.