Открытие
Шрифт:
Соседи выпрямились, разглядывая Игоря и Любу.
— Привет, Игореша!
— Здравствуйте, Люба.
— Добрый день, Игорь!
— Как дела, Любушка?
— С праздником, Игорек!
— Заходите в гости, Любовь Дмитриевна!
Игорь поклонился, всем соседям-бедолагам. «Ничего, — подумал он, — скоро взойдет над Витимском второе солнце из золота, вы забудете свои огородики и станете сады разводить!»
Под взглядом соседских глаз они прошли вдоль забора до улицы, потом до калитки, словно сквозь строй. У Любы зарделись щеки и сбилась походка. Она отвешивала поклон каждому.
—
— От людей ничего не утаишь, — отозвалась Люба. — Все равно узнают...
— А мы и не собираемся ни от кого скрывать своих отношений, верно?
Люба кивнула.
Он рванул перед Любой легкую дверь на дощатых сенцах, потом тяжелую, утепленную, и пропустил в квартиру.
Здесь было сумрачно, вкусно пахло жареным луком. В кухне, как и прежде, стоял его топчан, этажерка с книгами, старыми игрушками и рыболовными принадлежностями.
— Гостей принимаете? — воскликнул Игорь.
— Сын, — раздался из комнаты голос матери. — Прилетел! Наконец-то!
Игорь кинулся в сумрак большой комнаты. Мать вставала навстречу ему с кровати. Голова ее была замотана черной косынкой. Белел лишь квадратик лица. И под глазом синело подозрительное пятно.
Игорь метнулся к выключателю.
— Не надо, сынка! — взмолилась мать. — Об поленницу стукнулась я вчера, лицом прямо... Зажги в кухне — светло мне и так будет. Я вас увижу, а меня вам сейчас — ни к чему.
Игорь отступил. Нажал кнопку выключателя. Люба растерянно озиралась посреди кухни.
— Боже мой, на этот случай и мне подгадало! — зашевелилась снова мать. — Чай поставить надо... Варенье брусничное есть... Сберегла я...
— Лежите, Ксения Николаевна, лежите, — сказала Люба напрягшим голосом. — Мы сами...
Мать не настаивала. А Игорь пометался по кухне, махнул рукой и сказал:
— Я не хочу чаю, мама.
— Я пила перед тем, как идти к самолету, — поддержала его Люба.
— Где же Петр? — забеспокоилась мать. — Должен был уж прийти. Однако снова напарник не вышел на смену...
— Я схожу, узнаю, — предложил Игорь.
— И я с тобой, — сказала Люба.
— А может, останешься? — спросил Игорь. — Я быстро сбегаю... Соберемся все, поговорим...
— Посиди, Любушка, — попросила и мать. — Давно тебя не видели.
— Нет, мне пора, — ответила Люба. — Ужин готовить мужчинам.
Игорь потер висок и поднял на нее глаза: «Мужчинам?»
— У папы гости должны быть сегодня, — начала объяснять Люба виноватым голосом. — Проводины справляем Гречаному: в областной суд его переводят членом коллегии. Будет приезжать теперь к нам на особо сложные процессы, председателем...
— Ну, тогда пойдем, — сказал Игорь, распахивая перед Любой двери, — поговорим обо всем позже?
— Да, — облегченно ответила Люба, — позже!
Они вышли из сеней и снова попали под перекрестные взгляды соседей. Но Игорь больше не обращал на них внимания. Не до соседей было сейчас.
Однако они не собирались по-быстрому браться за свои лопаты, будто договорились сообщить ему что-то важное. И впрямь вперед выступил Гусаков, одернул куцую душегрейку и заговорил прокуренным голосом:
— Хорошо, что опять
приехал, Игорь.Соседи дружно закивали головами, Игорю пришлось задержаться, и Любин теплый локоть не выпустил он из руки.
— Огород копать мне все равно некогда, — пробовал отшутиться он. — Да скоро и вы бросите это нерентабельное занятие, недаром же мы грызем гранит науки.
— Нам это больше в утеху, Игореша, — усиленно тянулся из-за занозистого забора сосед Гусаков, косясь одновременно по сторонам. — А вот тебе другое дело есть...
— Знаю свои дела я, — ответил Игорь. — Ходить туда, где никто не бывал, искать то, что никто не терял!
— За обчими-то делами дом забывать не надо, — укоризненно проговорил Гусаков.
— А что такое, Георгий Иваныч? — насторожился Игорь.
— Отца твоего приструнить треба, Игореша, — закарабкался Гусаков по ограде, — раньше хоть пил, да мать не понужал, а теперь как напьется, так бить ее... А нам жалко, хорошая женщина, терпеливая, мусора из избы не вынесет, да от соседей не скроешь... Заговариваться стала, как Фенюшка прямо, — не вытряс ли папаша ей мозга?
— Ладно, я его!.. — Игорь рванулся вдоль забора и потащил за собой Любу. В глазах рябило от планок забора. Казалось, каждая рейка опускалась на него, как шпицрутен.
— Вот видишь, — наконец передохнул он на углу, — что делается в родном доме! Хоть бросай все и сторожи мать!
Люба полохматила его волосы мягкими пальцами и сказала:
— Один год как-нибудь вытянем... До нашего воскресенья, да?
Он кивнул, поцеловал ее ладошку и ответил:
— Но сегодня я ему вломлю! На целый год! Чтоб знал, как изголяться над беззащитностью!
— На первый случай просто поговори, — посоветовала Люба. — Понимает же он человеческий язык!
Она по-лукински свела брови, блеснула яростно глазами и отступила к тротуару. «Че-ло-ве-чес-кий! — по складам цокали каблучки Любы. — Че-ло-ве-чес-кий!»
— А я проверю, — пробормотал Игорь, — понимает ли он?
Мигом потяжелели руки, и он решительным шагом двинулся по переулкам, ориентируясь на трубу городской бани.
Труба солидно возвышалась посреди Витимска. Черный дым исходил из нее, вплетаясь в темные полосы на закате, охватившем полнеба.
Игорь пробирался к бане самым коротким путем. Но заблудился в переулочках, пустырях, мостиках, перекинутых через овражки, тропинках через заросшие огороды, проемах заборов и водосточных желобах. Собаки лаяли на него изо всех подворотен, и он думал, что собачья порода такова: лаять на всех, кто бы ты ни был. Но не собачье же сердце у его отца, чтобы лаять на близких своих и кусать их в слепой злобе?!
Игорь все же вышел к старой витимской бане. Это было большое здание с тускло освещенными окошечками. Из форточек вылетал пар. Он хорошо пах березовым веником и туалетным мылом. Из бани доносились громкие голоса, слышался стук шаек и смех.
Для витимцев баня с парилкой была большим праздником. Она никогда не пустовала. Съедала баня ворох дров и угля. Отцу, конечно, приходилось здесь нелегко. Его можно было и понять. Но у кого жизнь была легче? Может, у Лукина, у Куликова, у соседей или у студента-сына?