Откуда взялся этот Клемент?

— А теперь слушай сюда, жалкий кусок дерьма. Если обратишься в полицию, я вернусь и порву тебе жопу. Если хоть один из этих идиотов настучит в полицию, я вернусь и порву жопу всем троим. Усек?

Пауэлл пытается кивнуть, однако проделать это с огромной лапищей на горле не так-то и просто.

— Усек, — хрипит он.

Клемент убирает руку, улыбается и шутливо шлепает старика по щеке. Не настолько сильно, чтобы нанести увечья какой-либо степени, однако вполне ощутимо, чтобы четко донести всю серьезность угрозы.

— Вот и умница.

Затем перепрыгивает через стойку обратно, подбирает с пола пистолет и засовывает его за пояс джинсов.

— Зачем он вам? — с тревогой спрашиваю я.

— Чтобы избавиться от него. Уж точно не оставлю его этой парочке, чтобы они не смогли снова запугать какого-нибудь другого бедолагу.

— Верное решение, хотя у меня такое чувство, что после сегодняшних событий они вполне могут пересмотреть взгляды на жизнь.

А также, похоже, им понадобится косметическая хирургия. Понятия не имею, как они будут объяснять врачу свои увечья, но мечтать о повторном визите Клемента уж точно не станут.

— Так идем?

Напоследок окинув взглядом душераздирающую сцену на полу, я торопливо направляюсь к выходу. Клемент топает следом.

На улице едва ли не сумерки, а уж льет и вовсе как из ведра. Тротуар прямо на глазах превращается в бурный поток, и нам приходится мчаться к машине во всю прыть, чтобы не вымокнуть до нитки.

Когда же мы оказываемся в салоне, Клемент сует мне рюкзак:

— Можешь забросить его в багажник.

Под аккомпанемент барабанной дроби ливня по крыше «фиата» снова выбираться наружу мне, разумеется, совсем не хочется.

— Уверена, ему и здесь неплохо будет.

Запихиваю рюкзак в нишу для ног, и Клемент заводит двигатель.

Лишь мельком осмотревшись, он задним ходом выезжает со стоянки и переключается на первую передачу. Колеса прокручиваются на месте, пока не находят сцепление с мокрым асфальтом, и тогда мы дергаемся вперед.

— Пупсик, как здесь дворники включать?

Мы проехали уже метров сто, а он только сейчас удосуживается озвучить то обстоятельство, что ведет вслепую!

— Правый рычажок!

Щетки очищают лобовое стекло, и Клемент переключает передачу, стремительно удаляясь от ломбарда, отныне удостоенного титулом места преступления.

— Пронесло, — вздыхаю я.

— Могло быть и хуже. У них могла оказаться настоящая пушка.

— Вы бы тогда действовали по-другому?

— Ага. Пристрелил бы засранцев перед уходом.

— Очень смешно.

Ответное молчание подразумевает, что это могла быть вовсе и не шутка.

— А как вы поняли, что это стартовый пистолет?

— Опыт.

— А конкретнее?

— Если угрожаешь кому-то пушкой, то держи ее прямо, чтобы жертва смотрела прямо в ствол. В девяноста девяти случаях из ста для убеждения этого вполне достаточно. А тот козлина постоянно держал пушку опущенной. У стартового пистолета в стволе заглушка, и я бы ее увидел, целься он мне в лоб.

— По мне, так не очень убедительно.

— Заглушка и клеймо производителя на стволе стартовый и выдают.

— О!

Мы катим по мокрым улицам без какой-то определенной цели. Пускай Клемент едет куда хочет, а я тем временем попытаюсь осмыслить только что произошедшее.

— Можно кое-что спросить?

— Надеюсь, не насчет того, не откажусь ли я спеть для тебя?

— Э-э… Нет.

«Вот же гадство. Запомнил».

— Тогда валяй.

— Вам когда-нибудь бывает страшно?

— И чего, например, мне нужно бояться?

— Ну, хотя бы тех грабителей в ломбарде.

— Этих-то дрищей? Не-а.

— Но ведь у них был пистолет, и даже если вы и знали, что он ненастоящий, у них могли оказаться ножи.

— И что? Что же такого могло случиться?

— Вас могли застрелить, ударить ножом. Господи, Клемент, да они могли убить вас!

Он смотрит на меня, удивленно вскинув брови.

— Это же не имеет значения.

Лично для меня значение имеет то обстоятельство, что бредовые идеи Клемента уже распространяются за опасную черту, утверждая его в своих безрассудных решениях. Это меня беспокоит, но если я что и узнала о нем, так это то, что пилить его бесполезно. Подход здесь требуется другой.

— А вот мне было страшно. Если честно, меня вообще парализовало от страха!

Мое признание встречается молчанием. Клемент лишь едва заметно хмурится, и я понимаю, что оно все-таки достигло его ушей.

— Клемент?

— Да слышу я, пупсик. Тебе нечего бояться.

— Это почему же?

— Пока я рядом, бояться тебе нечего.

— А когда вы уйдете и я снова останусь одна?

Клемент снова хмурится, на этот раз сильнее. И опять молчит и молчит.

— Клемент, вам когда-нибудь говорили, что иногда с вами тяжело?

— Допустим.

— И? Я услышу ответ на свой вопрос?

В этот момент мы останавливаемся на красный, и он наконец-то удостаивает меня взглядом.

— Ты не одна, пупсик. Никогда не была и никогда не будешь.

— А? Что это значит?

Загорается зеленый, и Клемент трогается, так и не удосужившись что-либо объяснить.

Из пятерых мужчин, с которыми я встречалась за последние годы, все до одного по тому или иному поводу обвиняли меня в упрямстве, раздражительности и надменности. Обычно это происходило в пылу спора, который я же, скорее всего, и затевала.

Никогда не соглашалась со справедливостью подобных обвинений. Как-никак, признавать собственные недостатки совсем непросто. И вот теперь все означенные выше пороки мне наглядно демонстрирует Клемент.

После отпущенного им загадочного замечания все мои старания выжать из него объяснения наталкиваются лишь на молчание, пренебрежительное хмыканье да пожатие плечами.

Через десять минут я выкидываю белый флаг.

— Можем мы хотя бы обсудить наши дальнейшие действия?

Возвращаемся к изначальному плану.

— Попробуем в другом ломбарде?

— Ага. Дай знать, как вычислишь, куда ехать.

Я достаю смартфон и нахожу ближайшую точку из составленного ранее списка. Таковая всего лишь в пяти километрах.