Откуда взялся этот Клемент?

Я пихаю Клемента локтем и указываю на свободный столик, и мы спешим его занять.

— Сколько бы ей ни платили, пупсик, явно переплачивают.

— Никто ей не платит. Любой может выйти на сцену и спеть.

— Любой?

— Ага.

— И даже если не умеет петь?

— Даже если.

— Боже!

— Не переживайте, Клемент. Чем больше выпьем, тем приятнее они будут звучать.

Следующую пару часов мы подвергаем данную гипотезу тщательной проверке. Счет бокалам потерян, а мы, словно жюри из эдакой сальной версии «Фактора Икс», знай себе нещадно критикуем каждого бедолагу, имеющего мужество подняться на крохотную сцену.

Единственное, что мне слегка досаждает, так это заявления Клемента, будто многие из испохабленных песен он и не слыхивал. И даже когда некий весьма и весьма самообольщающийся парнишка принимается завывать песню «Пинк Флойд» «Еще один кирпич в стене», Клемент настаивает, что слышит хит впервые.

Впрочем, я чересчур требовательна. Что правда, то правда, давненько я так не веселилась. Может, дело в алкоголе, а может, в предвкушении ожидающего меня завтра богатства, но чувствую я себя непринужденно и даже счастливо.

Клемент предлагает еще по бокалу и уже спустя пару минут возвращается с очередной порцией.

— Должна признаться, Клемент, — силюсь я донести свою мысль внятно, — я уже чуточку пьяна.

— Дилетантка! Я только разогреваюсь.

— Еще бы, вы килограммов на семьдесят тяжелее.

— Согласен.

— И мне нужно пописать.

— Как ты там говоришь, пупсик? Слишком много подробностей?

— Ха! Да вы, оказывается, иногда все-таки слушаете!

— Иногда.

Я хлопаю его по плечу и нетвердо направляюсь в уборную.

Устроившись в кабинке, я на мгновение закрываю глаза в надежде, что мир не начнет вращаться. Доносящиеся из бара аплодисменты знаменуют окончание очередных страданий, так что я могу насладиться столь необходимым облегчением в относительной тишине. Расслабленность достигает такой степени, что приходится даже прилагать усилия, чтобы не задремать.

Закончив свои дела, спускаю воду и стучу каблучками по кафельному полу к раковинам.

— Добрый вечерок, мисс Бакстер, — хихикаю я, и мое отражение улыбается в ответ.

Женщина в зеркале кардинальным образом отличается от унылой коровы, что преследовала меня всю прошлую неделю. Она как будто знает, что предстоит ей в будущем, и выглядит довольной, уверенной и вполне счастливой.

— Спасибо, Клемент, — шепчу я.

Мой зеркальный двойник согласно улыбается.

Мою руки, а затем терпеливо жду, пока маломощная сушилка справится со своей функцией. Напоследок еще раз проверяю свой внешний вид в зеркале и направляюсь обратно в бар.

Распахнув дверь в зал, машинально бросаю взгляд на наш столик в углу в уверенности увидеть за ним потягивающего пиво Клемента.

Его там нет. Наверное, решаю я, тоже пошел в туалет.

Из динамиков по бокам сцены доносятся вступительные фортепианные нотки. Судя по всему, сейчас даст знать о себе очередная жертва караоке, и я спешу к своему месту. Сделав щедрый глоток вина, поворачиваюсь ко входной двери, рассчитывая увидеть возвращающегося Клемента.

Фортепианная тема развивается, и я сразу же узнаю песню. Это саундтрек из фильма, что совсем недавно мы обсуждали с Клементом.

И тогда я впервые после возвращения обращаю внимание на сцену.

— О, нет!

Клемент вовсе не в туалете. Он стоит на сцене с микрофоном в руке и таращится на монитор с текстом песни, которую, как я надеюсь, исполнять он не собирается.

Я затыкаю уши пальцами и опускаю взгляд в пол, от души желая оказаться далеко-далеко отсюда. Клемент еще только готовится вступить, а я уже не знаю, куда деваться от стыда. Да чем он только думает, черт побери! Из всех песен выбирает для исполнения именно «Отпусти и забудь» из «Холодного сердца»!

Очень плохой выбор. Очень.

Увы. Начинается.

Конечно же, основательно поддатая публика сейчас начнет гоготать и улюлюкать. Что ж, по крайней мере, заглушит стенания Клемента.

Еще плотнее затыкаю уши и зажмуриваюсь.

«Пожалуйста, остановись. Пожалуйста, остановись!»

После такого позора мне в «Слизняк» путь заказан! Возможно, придется даже сменить место жительства.

Тем не менее свист и «бу-у!» слуха моего не достигают. Наоборот, как будто хлопают и кричат «браво»!

Я осторожно открываю глаза и вижу, что едва ли не половина зала на ногах. Как ни трудно в это поверить, но зрители в восторге от выступления Клемента.

Это, наверное, те, что уже совсем убрались.

Вынимаю пальцы из ушей, приготовившись умереть от стыда.

— О боже!

Честно говоря, не знаю, что я ожидала услышать, но определенно не это. Голос Клемента… просто потрясающий, и ноты он берет безупречно. И хотя песня сама по себе женская, Клемент поет ее так, словно ее написали специально для него. Голос у него — нечто среднее между Брюсом Спрингстином и Родом Стюартом.

Я выпрямляюсь и оглядываю зал. Никто не смеется, никто не улюлюкает. Как раз наоборот, кто не стоит в восхищении, тот сидит и зачарованно смотрит на огромного мужчину на сцене.

А он заводит последний припев с такой мощью, что у меня мурашки по телу бегут — как, наверное, и у всех в баре. По окончании песни зал взрывается аплодисментами, и Клемент, смущенно улыбаясь, спускается со сцены.

Пока он идет к нашему столику, его спина собирает щедрый урожай одобрительных похлопываний. Я была в «Слизняке», пожалуй, на десятке вечеров караоке и ничего подобного ни разу не видела.

Клемент наконец-то усаживается напротив меня и немедленно хватается за свой бокал, разом вливая в себя чуть ли не половину. Публика постепенно успокаивается перед выступлением несчастной женщины, которой придется демонстрировать свой талант после такого триумфа. Клемент подается ко мне через стол:

— Пойдем покурим?

Я киваю, все еще не обретя дар речи, и указываю на дверь в пивной сад.

Мы идем через зал, и посетители провожают Клемента взглядами. Мужчины кивают в завистливом восхищении, женщины кокетливо хлопают глазами. Смешно даже вспомнить, что всего лишь несколько дней назад, впервые оказавшись на людях с Клементом, я жутко стеснялась его общества. Теперь все наоборот.

В садике прямо заповедник тишины.

Клемент достает из кармана пачку «Мальборо» и извлекает из нее две сигареты, предлагая одну мне.