ОТЛИЧНИК

Я это запомнил и взял за правило, понимая сказанное так: если уверен в том, что делаешь, – делай, что бы тебе под руку или за спиной твоей не говорили. А делать я намеревался только добрые дела.

А котика мы спасли. Он ожил, стал есть все подряд и настолько привык к нам, что его хозяева, приревновав, котеночка забрали.

Мужская часть нашей компании, как я уже сказал, жила от женской отдельно. И очень скоро встал вопрос, чтобы это положение как-то исправить. Актриса Ратайкина, действительно, очень рассчитывала на то, что я ее буду целовать и обнимать под солнцем юга, как когда-то в умывальнике общежития. Но я был с ней подчеркнуто холоден. Леонид несколько раз намекал мне на то, чтобы я ее пожалел. Но я ему в ответ рассказывал о Саломее, да и образ того несчастного влюбленного актера стоял перед глазами. Так что даже не будь Саломеи, я не смог бы закрутить с ней роман. Больше Леонид мне ничего не говорил, ей же дал понять, чтобы ко мне не приставала. И как-то очень грубо, на мой взгляд, прикрепили к ней в качестве ухажера Аркашу-боксера. Он стал бегать за ней, как собачка, все время был с нею рядом, заметно противен, но вот доля женская – не смогла сказать «нет», оттолкнуть. Случилось следующее. Отношения у них еще толком и не завязались, а в нашей компании, в заинтересованной ее части, произошло совещание, и было принято произвести рокировку. Разделиться не по половому признаку, – в одной комнате мужчины, а в другой женщины, а так, чтобы «семейные» жили отдельно, а «холостяки» отдельно. То есть в большой комнате стало спать шесть человек, а в маленькой двое: я и Зурик, – я имел невесту в Москве, Зурик, как человек, вставший на пусть поклонения Кришне, отказавшийся от плотских связей.

А как Ратайкиной спать в «семейной», когда она боксера толком-то еще и не знала. Да и не мил он ей был, а ее койку рядом с его койкой поставили, да к тому же в общей комнате. В первую ночь она его к себе не подпустила. И он весь следующий за этой мучительной ночью день ходил за ней чуть не плача, говорил, что в жизни своей не видел такой красивой женщины, то есть умолял ее отдаться при всех, но самым что ни на есть добровольным образом. И она ему отдалась, спала с ним без энтузиазма, а боксер был на седьмом небе.

Странный воздух на курортах, там слова «мораль», «нравственность» звучат чуть ли не ругательствами, а если точнее сказать, то существует своя мораль и своя нравственность, курортные. Люди едут на юг, конечно, не только за морем и солнцем, но, в первую очередь, за женихами и невестами. Я постоянно замечал, что к кому бы не обращался, спрашивая что-либо или просто делясь ощущениями от увиденного, всегда возникало странное поле, то есть ожидание знакомства, предложений. В Москве у всех дела, заботы, все торопятся, спешат, а тут, в Судаке, все ходят медленно, все внимательны, все готовы к ласкам и любви. Этот город стал для меня настоящим испытанием. В нем поражало многое, и меня, в особенности, то, что люди на пляже загорали голые. И как-то все терпимо относились к подобного рода бесстыдству. Леонид говорил мне об этом в Москве, я ему не верил. Вот, спали же у нас три пары в одной комнате, и я себя ловил на мысли, что отношусь к этому вполне терпимо. В Москве же это было бы практически невозможно. На рынке в Судаке, если случайно заглянешь в вырез кофточки, засмотришься на чрезмерно оголенную грудь, так хозяйка оной, заметив любострастный взор, не станет спешить прикрываться, не будет хмурить брови, а наоборот, улыбнется и одарит поощрительным взглядом. Такой был общий настрой.

Актриса Спиридонова вела себя так, словно являлась законной супругой Леонида. В то время, как ее настоящий муж («настоящий», может, не точно сказано, «законный»), актер Кобяк, поехал в Трускавец лечить печень, почки, железы внутренней секреции, поехал набираться сил, она в Судак, приехала тратить силы, усмирять бунтующую плоть.

Азаруеву и Морозовой мало показалось совокупляться в общей комнате, они решили загорать голыми на городском пляже. Люди замечаний не делали, но косились на них, а заодно и на нас, так как парочка эта была с нами вместе. И кто-то посоветовал им идти поближе к горе Алчак, мотивируя это тем, что там место для голых, там «дикий пляж». Ходили мы купаться и туда, не затем, собственно, чтоб загорать нагишом, а собирать мидии, вода там чистая и пляж безлюдный.

Наш хозяин, Карп, появлялся редко. У него была коза, он ее где-то умудрялся пасти, а молочком угощал нас. Молочко было хорошее, без вони, без запаха. Был хозяин в «завязке», не пил совершенно, даже вина.

Но и конечно, не все было гладко. Спиридонова вела себя так, будто у нее на Леонида есть какие-то права. Ему, разумеется, это не нравилось, по этой причине возникали маленькие бунты. Мы, например, собираемся на море, а девушки наши заявляют вдруг, что они не идут, хотят отдохнуть от моря, устроить банно-прачечный день. Хотя баня была ежедневно. Возвращаемся, смотрим, они сидят, пьют с соседями и по пьяному обычаю, как водится, очень громко говорят. А говорят они о том, что совершенно свободны, что ребята, то есть, мы, это просто товарищи. Ведут себя развязно, фактически отдаются своим новым знакомым и даже сердятся на то, что они такие нерешительные. Соседи пить с ними пили, тосты говорили, но дальше этого не шли, боялись конфликтов., то есть были и такие вот демарши, которые для Спиридоновой, зачинщицы, закончились плачевно, – осталась одна.

Кстати, Спиридонова оказалась очень интересным человеком. Уже после того, как у них с Леонидом произошел разрыв, и она успокоилась. Мы как-то оказались с ней вдвоем в беседке и разговорились:

– У моего мужа только одно несомненное достоинство, – говорила она, – он умеет лечиться. Знает, какие капли, какие таблетки нужно принимать. В этом он настоящий специалист. А у меня как заболит голова или поднимется температура, наблюдается сплошная растерянность. Я пью таблетки горстями, все подряд. В нос себе закапываю все капли, и ушные, и глазные, и, конечно, они от насморка того же не помогают. А Леонид, тот совсем лекарствами не пользуется, говорит: «Принимай, не принимай, все одно, – неделю болеть будешь, так что лучше уж и не травить организм». У Леонида крепкие нервы, я так не могу. Я едва заболею, мне становится страшно, непременно мысли о смерти в голову лезут. Ну, как тут таблетки не пить? Я при первых признаках недомогания уже ни есть, ни пить не могу, у меня начинается психоз. Я согласна на все, – на капельницы, на клизмы, только бы не болеть. Я и за Кобяка вышла замуж только после того, как узнала, что он умеет хорошо лечиться. Да, я не оговорилась. Не лечить, а лечиться. Так тяжело перенося болезни, я боялась того, что и мужа себе выберу такого же, то есть совершенно беззащитного, беспомощного перед болезнями. И что тогда мне делать? Ощущение беспомощности, оно пострашнее собственных болячек, так что считаю, что мне повезло. Я знаю, все думают, что я польстилась на его жилплощадь, на московскую прописку, они ошибаются. Мне с ним спокойно и хорошо.

Когда разговор закончился, и мы поднялись, чтобы разойтись по своим постелям, Спиридонова вдруг потянула ко мне свои губы. Но не близости она хотела, а именно одного поцелуя, так сказать, прощального, на сон грядущий. Я, не задумываясь, поцеловал ее холодно, коротко, по-товарищески. И что же? В меня, через этот поцелуй, против воли моей, вошел какой-то светлый, веселый дух. Я стал широко улыбаться и засветился от счастья. Не похоть разлилась по моему телу свинцовой тяжестью, а именно светлая, легкая веселость крыльями прозрачными приподняла над грешной землей. Я это состояние запомнил, в творческую свою копилочку, как в сундучок, спрятал.

Пришло время рассказать, как так случилось, что актриса Спиридонова осталась вдруг одна. Пошли мы, как стемнело на танцы, зашли в первое попавшееся кафе, сели за столик. Леонида пригласила на танец девушка, которая была заметно навеселе. Она была совсем миниатюрная, и Леонид, разыгравшись, стал «Москву ей «показывать», то есть поднимать якобы за уши. Но поднимал не за уши держа, а за голову, да и она своими руками за руки его держалась. Смеялись оба, нравилось. Затем он посадил ее за наш столик, то есть даже не за столик, а к себе на колени и стали она целоваться. Они целуются, а мы сидим, молча наблюдаем. Спиридонова психанула, встала из-за стола и со слезами в пихты, которые росли вокруг кафе. Зурик побежал за ней успокаивать. Леонида это как-то отрезвило, он девушку проводил за ее столик и предложил пойти на центральную танцплощадку. Мы это предложение поддержали.

Пошли мы к крытой танцплощадке, там яблоку негде упасть, а рядом так называемое кафе «На Горке», зашли туда. Там-то все и произошло, там-то все и случилось. Я решил, что мне это мерещится, я даже зажмурился и потряс головой. В кафе «На Горке» среди танцующих была Бландина. Она не просто веселилась, а именно поджидала Леонида, и только мы вошли, она сразу же подошла к нему и сказала:

– Красавец, пригласи танцевать.

Вела себя так, словно девка продажная.

Леонид без удивления и без энтузиазма принялся с ней вальсировать. Тут их остановил подвыпивший громадных размеров мужик и, сказав Леониду: «Разрешите ангажировать вашу даму», попробовал затанцевать с Бландиной вместо него. До нашего появления в кафе он, видимо, и являлся бессменным ее кавалером, поэтому и мысли не мог допустить, что его партнерша откажет. Леонид с радостью «свою даму» ему уступил. А точнее, уступал, однако дама не уступалась.

– Ты это что городишь, – заорала Бландина на здоровяка, – залил бельма, так иди, проспись!

И здоровяк словно опомнился. Он-то решил, что Леонид орудие женской хитрости, то есть для того с ним затанцевала, чтобы ревность в нем пробудить, не отпустить от себя. А оказалось, это он был в роли чучела, с которым танцевали и любезничали лишь до тех пор, пока не появился главный объект ее симпатии. Он как-то растерянно похлопал Леонида по плечу, посмотрел на нее и отошел. Бландина с Леонидом продолжила танец.

Леонид танцевал с ней без охоты, она же, наоборот, выказывала всяческую заинтересованность в нем.

Я не танцевал, наблюдал через сетку, которой была огорожена территория кафе за Леонидом и Бландиной, а также одним глазом поглядывал в сторону большой танцплощадки, опасаясь пропустить в темноте наших ребят, Зурика и Спиридонову, которые знали, где мы находимся и должны были вот-вот подойти.

Должны были подойти, но никак не подходили, а в кафе «На Горке» тем временем произошло следующее. Нашим девочкам надоело смотреть на то, как вокруг Леонида увивается эффектная блондинка, они выбрали подходящий момент (танец закончился) и подошли к Леониду. Ратайкина взяла его за одну руку, Морозова за другую и эдак, трудясь бригадным подрядом, они стали тащить Москалева на выход. Бландина не стояла, сложа руки, она боролась за свое счастье. Оттолкнув девушек, она заговорила первой: