Отморозки

Штабс-капитан налил второй стакан, потом подумал и кликнул ординарца. Если отбросить всю ту шелуху, которую рассказывали об этом человеке, все глупости фильмов и анекдотов, то будущий герой Гражданской войны мужиком был честным, не сукой, не дураком, смелым и верным. Такого все же лучше иметь при себе: авось, когда здесь начнется свистопляска семнадцатого года, такой друг пригодится. Да и собеседником он оказался веселым и неглупым.

– Будешь?
– Спросил он унтера и, когда тот кивнул, прибавил, - Кружку давай.

Ординарец притащил не только кружку, но и фунт ржаного хлеба, кусок сала и миску, в которой лежали два толстых, помятых, малосольных огурца.

– Ваше здоровье, ваше благородие!
– провозгласил он, поднимая свою медную посудину.

– Прекрати, - поморщился Львов.
– Завтра, в строю, я тебе - благородие, а тут...
– Он махнул рукой, - За нас.

Стакан ударился о кружку, оба мужчины захрустели огурцами.

– За тех, кто не дожил, - Произнёс штабс-капитан третий тост.

Ординарец перекрестился, и выпил, проигнорировав закуску.

– Чегой-то стряслось у вас, Глеб Константинович, - не спросил, а констатировал ординарец, глядя на то, как ротный вытаскивает из чемодана вторую бутылку.

Тот молча кивнул и плеснул водки в стакан и кружку. Унтер подождал, понял, что никаких объяснений не последует, и принялся рассказывать какую-то веселую историю из жизни самарских обывателей. Львов слушал, даже смеялся в нужных местах, а потом вдруг...

Враги сожгли родную хату,

Сгубили всю его семью.

Куда теперь идти солдату,

Кому нести печаль свою?

Пошел солдат в широко поле

На перекресток трех дорог.

Нашел солдат в широком поле

Едва приметный бугорок...

– Ну, завтра германцу будет, - сказал бывалый солдат, и сплюнул на пол землянки.
– Довели супостаты нашего соколика, будет им ужо...

– Чаво 'будет'?
– спросил молоденький первогодок из недавнего пополнения и поежился.

– Того и будет, - в разговор вступил третий, с лычками ефрейтора.
– Завтра либо в штыки поползем, либо в ночь наш в гости к ерманцу отправится. Ты как, Семенов, пойдешь ерманца резать?

– Нам что?
– рассудительно произнес здоровяк, тоже с погонами ефрейтора и затянулся папиросой 'Пушка'.
– Нам се равно: скажеть их бродь - пойдем резать. Нам шо ипонца, шо ерманца... А скажеть - не пойдем...
– И добавил, - Дай песню дослушать, Силантий. Душевно выводит...

Хмелел солдат, слеза катилась,

Слеза несбывшихся надежд.

И на груди его светилась

Медаль за город Будапешт.

– И на груди его светилась медаль за город Будапешт!
– в унисон рявкнули два голоса и все стихло.

– Вот коли щас про сербов затянет - ночью резать пойдем, - сообщил опытный Силантий.
– А ежели про артиллеристов - в штыки ударим.

Солдаты ждали долго, но в траншее было тихо.

– Дядька Силантий, - поинтересовался первогодок.
– А ежели на приклад вообще ничего не запоет?

– Цыть, дура!
– оборвал его ефрейтор.
– Ну-кась, мужики, кажись поет, нет?

Тамо далеко, где цвета лиман жмут

Тамо е сербской войсци едини био пут ...

– Вот так вот, - вздохнул бывалый.
– Сам пойдет, с собой всех не потащит. Добер...

2

Июль 1915 года, Северо-Западный фронт: на подступах к Митаве идут упорные бои между наступающей германской Неманской армией и русской 5-й армией. Немцы пытались окружить наши войска, но конный корпус генерала Казакова сорвал эти попытки.

13-го июля начались бои в Польше на подступах к Праснышу. Немцы силами до трех корпусов пытаются форсировать Нарев, русская армия Литвинова пытается сопротивляться, медленно отходя к Праснышу. Идет эвакуация Варшавы, русские выгадывают время...

Тремя неделями позже произошло событие, которое окончательно расставило все по своим местам. Господа офицеры 66-го Бутырского пехотного полка, отведенного с передовой на отдых в маленький местечковый Новый Двор встретились с офицерами 4-го Сибирского казачьего полка, оказавшихся там же и потому же поводу. И встреча эта оказалась, можно сказать, исторической.

В низком сыром зале 'лучшего ресторана' городка, где, казалось, в стены навечно въелись запахи плесени и бедности, разместилось практически все офицерство обоих полков. Встреча эта - не первая, поэтому уже никого не волнуют причины драки солдат пулеметной команды и казаков из второй сотни, никому не интересны подробности удивительного пари между подъесаулом Краповым и капитаном Ентальцевым, равно как и результаты этого дикого спора. Никто не собирается играть в 'тигр идет', да и метать банк тоже как-то никому неохота. Тянется ленивая бесконечная беседа 'ни о чем', ну да еще поругивают германцев, правда - с осторожностью. Ни у кого нет желания просто так злить капитана Вельцбаха и подпоручика Айзенштайна. В конце концов они совершенно не виноваты в том, что их родственники сейчас воюют на противоположной стороне. Судьба...

– ...Самое главное сейчас - это сохранить рыцарское, честное отношение к противнику, - произнес прапорщик Соболевский из второго батальона.
– Нельзя давать себе ожесточиться, потому что война закончится, а потом будет просто стыдно смотреть в глаза своим соседям.

От столика стоявшего в дальнем углу донеслось ироничное хмыканье. Все повернулись туда. Ну, разумеется! Господин штабс-капитан Львов как обычно имеют свое 'особливое' мнение. То-то с ним за стол никто и не сел.

Штабс-капитан Львов в полку - белая ворона. Нет, никто не посмеет назвать его трусом - ордена не позволят! За два сбитых германских аэроплана его даже к 'Георгию' представили, и можно не сомневаться - очень скоро грудь штабс-капитана украсит белый крестик. Вот только воюет он... Так не сражаются благородные люди, так дерутся одни дикари с Андаманских островов или еще там откуда. Видно, набрался штабс-капитан Львов от своих братушек-сербов во время войны на Балканах всякого, вот и пытается теперь здесь в ход пустить. Поэтому-то господа офицерское собрание Бутырского полка его - нет, не то, что к себе не допускают, но держат от себя на расстоянии. Впрочем, он и сам ни с кем не сближается, так что все идет ровно, к обоюдному удовольствию обеих сторон.

Все это негромкими голосами поведали офицеры-пехотинцы офицерам-казакам, ожидая одобрения своего поведения. Казаки осмыслили услышанное, поспрашивали своих товарищей из пехоты о методах войны, внедряемых удивительным штабс-капитаном и, к удивлению и огорчению бутырцев, признали действия Львова совершенно правильными и верными.

– Ваш штабс-капитан, натурально - пластун, - подытожил рассуждения войсковой старшина Инютин .
– Германцев в ежовых рукавицах держит, ну так на то и война. А дикарского в том, чтобы ночью во вражий стан сходит ничего нет. И зазорного ничего. Генералиссимус Суворов нижних чинов и офицеров тому же учил. Нет, господа - усмехнулся казак.
– Коли уж вам охота на истинного башибузука посмотреть, так вот он, - Инютин мотнул головой в сторону другого столика, где в компании бутылки очищенной и немудреной закуски покуривал папироску одинокий есаул.
– Прошу вас: есаул Анненков, собственно персоной.

– А позвольте узнать, чем же славен сей есаул, что вы его в башибузуки записываете?
– слегка театрально поинтересовался командир первого батальона подполковник Борисов.
– Очень даже приличный офицер, не лишенный приятности в лице и разумности во взгляде.

Есаул действительно выглядел так, словно вот-вот должен был отправляться на Высочайший смотр. Подтянутый, в сияющих сапогах и мундире, что называется, с иголочки.

– Прямо картинка, а не есаул, - заметил кто-то из бутырцев.