Отпечатки

Датаев наблюдал за людьми и ситуациями, с которыми приходилось сталкиваться Семену, и в каждой из ситуаций ему хотелось побыть подольше, чтобы посильнее прочувствовать мир Семена Шумского. Этот мир не был лентой сплошного позитива - в нем было много неприятных, конфликтных и тяжелых ситуаций, наверняка, сильно испугавших бы Датаева, попади он в них самолично. Но все эти ситуации в конечном итоге исчерпывались, а волны переживаний, идущие от них, ударялись о какой-то невидимый волнорез и стихали. Приятные же переживания - напротив, не имели абсолютно никаких препятствий на своем пути и освещали ярким светом настоящее, прошедшее и будущее. Эхо чужой жизни казалось Датаеву сказочным миром, чем-то напоминавшим мир детства, который ему самому был уже недоступен.

Чем дольше Датаев смотрел в замочную скважину чужого сознания, тем больше ему становилось жалко себя от того, что в его мире все было не так. Комок высокомерных слез самолюбия подтягивался к горлу и он, не контролируя своего порыва, решительно ворвался в мысли Семена, за которыми до этого просто наблюдал. Датаеву захотелось отравить этот стройный мирок чувствами своей реальности. Он вмешался в одну из представляемых Семеном жизненных ситуаций с четким намерением выкрутить из нее что-нибудь гадкое и отвратительное.

Сознание Шумского, до этого не замечавшее Датаева, в секунду встрепенулось и одним сильным порывом отреагировало ну чужеродную частичку. Все мыслительные потоки будто вышли из своих русел и направились в сторону незваного гостя с намерением избавиться от него. В порыве своей злобы Эдуард пытался сопротивляться и отстоять право на присутствие в чужой голове, но это только усилило ответную реакцию. Датаева с силой выбросило прочь. Он чуть было не потерял сознание от полученного пинка и какое-то время находился в замешательстве, как после сильного удара. Когда Эдуард опомнился, то был уже погружен в другой поток - поток стремительных и хмельных переживаний Ксении Люфочкиной.

Все в голове девушки происходило с ужасающей для Датаева скоростью. Кроме того, он чувствовал сильное алкогольное опьянение Ксюши. Когда же в ее кровь попал и начал действовать амфетамин, Эдуарда будто втиснуло в кабинку сумасшедшего аттракциона. Эта кабинка неслась с огромной скоростью по гигантским крутым виражам, резким поворотам и бесконечно длинным спускам, но выйти из нее было совершенно невозможно.

В мире Ксении все шумело и переливалось разными цветами. Одна картина стремительно наплывала на другую, не давая возможности хоть как-то разобраться в событиях.

Из-за своей психологической слабости и малодушия Эдуард ощущал все происходящее с Ксенией, возможно, даже сильнее, чем она сама. И когда Ксюша оказалась в туалете один на один со своим новым неизвестным кавалером, Датаев задрожал от ужаса и на его лбу проступил холодный пот. Как девушка из последних сил пыталась снова заполучить контроль над своим ослабевшим телом и предотвратить надвигающуюся ужасную ситуацию, так и Датаев из последних сил надеялся оторваться от сознания Ксении. Будто птица, попавшая в капкан, он трепыхался и пытался вырваться, но его попытки ни к чему не приводили. В конце концов, он надеялся, что вот-вот упадет в беспамятство и очнется уже в трезвом уме, но какая-то неведомая сила, связавшая Датаева с Ксюшей, держала его в сознании и заставляла переживать все то, что происходило с девушкой в эту ночь. Только в момент, когда Ксения начала засыпать на лестничной площадке у дверей квартиры своей подруги, сознание Эдуарда снова стало только его сознанием.

Датаев был покрыт липким потом и тяжело дышал, казалось, всеми клетками своего тела. Он заснул почти сразу, но сон не принес ни забвения хотя бы на пару часов, ни отдыха, и Эдуард проснулся в том же жутком состоянии, в котором заснул.

Все выходные он провел в попытках убедить себя в том, что видел ночной кошмар или просто стал жертвой собственного воображения, но картины пережитых событий были слишком яркими и реальными. Они периодически возникали перед глазами и настолько оживляли чувства, что Датаев время от времени замирал и вытягивался всем телом. Мысль о том, что какая-то высшая божественная сила для чего-то испытывает его, постепенно становилась единственным объяснением тому, что он пережил.

Проведя в безделии и беспрерывном волнении все выходные, Датаев вышел в понедельник на работу.

Пугливый и медлительный, он имел весьма специфическую репутацию в среде своих коллег, но теперь поведение Датаева стало необычным даже для него самого и не могло не обратить внимания сослуживцев.

Офисный менеджер Аркадий, как обычно, начинал утро рабочей недели с сигарет и кофе.

Протискивая пухлые губы между фильтром только что подкуренной папиросы и пластиковой ложечкой, он маленькими глотками отпивал горячий кофе из бумажного стаканчика. Просыпающийся город откашливался гулом еще немногочисленных автомобилей и поднимал в воздух облака пыли, которые сразу же попадали под расстрел солнечных лучей. Струи света ярко рикошетили от окон высоких зданий, отскакивая все выше и выше, дойдя до самого верха, срывались вниз огромным ослепляющим водопадом. Аркадий, глядя по сторонам, чувствовал себя в исполинском калейдоскопе, стекла которого отражали кадры жизни мегаполиса и его собственной жизни. Лучи били прямо в глаза, и Аркадию приходилось щуриться, но, несмотря на это, ему было приятно чувствовать на себе утренний солнечный свет. Он как будто заряжал энергией. Кофе с сигаретой усиливали эффект пыльных лучей и все в целом приводило Аркадия в хорошее расположение духа.

Под его плечом задрожал кофейный автомат и, не отстраняясь от своего ритуала, Аркадий протянул толстую руку туда, где, по его предположению, она должна была встретиться с рукой Мурата.

– Видел уже Эдика?
– спросил Мурат, сжимая ладонь Аркадия в своей.

– Нет, а он уже на месте? Обычно Датаев приходит позже.
– Аркадий отвечал равнодушно, но по интонации товарища понял, что тот хочет рассказать что-то его очень заинтересовавшее.

– На месте. Сегодня он, видимо, пришел намного раньше обычного, и выглядит тоже как-то уж очень необычно.

– Только не говори, что у него выросли заячьи уши.

– Ушей нет, но поверь, сегодня он слишком странный. Сидит и смотрит в одну точку, а когда я с ним поздоровался, он что-то промямлил себе под нос, будто и не мне ответил вовсе.

– С ним такое часто.
– Все так же коротко и безразлично ответил Аркадий, никак не желая углубляться в разговор о мало интересовавшем его Датаеве, и через завесу выпускаемого табачного дыма продолжал задумчиво вглядываться в яркие блики на окнах соседних зданий.

– Да говорю тебе!
– Мурат немного повысил тон, будто насильно вытягивая собеседника из его размышлений в свои.
– С ним сегодня что-то не так. Он серый весь, может хворь какую подхватил, гляди, весь отдел заразит, надо его надоумить, чтоб к начальнице пошел, отгул взял и полечился.

– Да что тебе с того Датаева, единственное, что от него можно подхватить, так это вирус отмороженности, ты, главное, долго возле него не находись и не заразишься.

– Ну, шути-шути. Я когда с Датаевым поздоровался, он в руках пачку сигарет нервно крутил, может сейчас выйдет покурить, тогда сам убедишься, что с ним что-то не так.

Эдуард действительно вышел. Будто никого не замечая, он подкурил сигарету и стал спиной к коллегам. Аркадий бросил в тощую фигуру привычным презрительным взглядом и, наполняя голос максимальной вежливостью, которую он только мог выделить для Датаева, негромко спросил.

– Чего не здороваешься, Эдик? Так развлекался все выходные, что уже и не замечаешь никого?

– Наверно по ночным клубам с девчонками отрывался.
– Добавил Мурат, сам не понимая, пытается ли он по-доброму пошутить или съязвить.