Отрада

В день праздника она с трудом дотерпела до вечера, и непоседливой егозой крутилась по избе. Она надела самую свою нарядную рубашку, с узором по подолу и круглому, небольшому вырезу горловины, по рукавам чуть ниже плеч и на груди. Поневу она подвязала тонким поясом из мягкой кожи, к которому подвешивалось несколько серебряных пластин и колец — подарков Храбра.

Рыжие волосы она привычно заплела в одну косу и все вздыхала тайком: считанные денечки остались ей красоваться с непокрытой головой. Справят нынче Осенины, а там, не пройдет и седмицы, как проведут и свадебный обряд.

Вместе с Вереей они принесли для общего стола сладостей — медовых пряников, ковриг и румяных пирожков с яблочной начинкой. Отрада положила еще теплый сверток на выскобленную столешницу и выпрямилась, оглядываясь. Каждая хозяйка в такой день старалась не ударить в грязь лицом, выделиться приготовленным кушаньем. Здесь были и горшки с похлебкой, и рассыпчатая каша, сдобренная маслом, и кружевные блины, и соленья, и сладкие пироги, и жесткое, соленое мясо, и ягоды в глубоких мисках.

— Радка! — Стояна позвала ее, приветливо махнула рукой. — Садись с нами, покуда суженый не явился!

Она улыбнулась и опустилась на скамью слева от подруги. Стиша не унималась со дня сватовства и девичника Отрады ждала больше ее самой.

Вскоре пришел и Храбр вместе с дядькой Третьяком и Белояром. Заметив жениха еще издалека, Отрада невольно им залюбовалась и, опомнившись, смутилась. И впрямь она его словно красну девицу рассматривала! Она скользнула взглядом по закатанным до локтей рукавам простой некрашеной рубахи и по потрепанному темному шнурку у него на шее, что был надежно скрыт воротником. Ей неожиданно захотелось отвести ткань и посмотреть, что за оберег висит у него на груди.

Губы пересохли, и Отрада облизала их, отворачиваясь. Нет. Нельзя. Не нынче.

Гомонившие вокруг люди разом замолчали, и она смогла отвлечься. Вскинув голову, увидела, как новый староста, которого избрали на вече на минувшей седмице, встал со своего места, держа в вытянутой руке кубок хмельного меда.

— Мы славно потрудились во время жатвы, и у нас будет достаточно зерна, чтобы дождаться весны. Наша община стала еще сильнее! — он осушил свой кубок под громкие крики людей.

Первую чарку подняли за Рода и Рожаниц, благодаря их за хороший, обильный урожай и плодородную землю. Вторую — славя Дажьбога, бога солнечного света и тепла. Третий раз выпили за Мокошь — мать всякого хорошего урожая.

— Радка, — она услышала жаркий шепот Стояны, а после почувствовала, как подруга сунула ей в руку тяжелую чарку. — Пей скорее, я у батьки стащила.

— Это что? — та повела носом, вдыхая аромат.

— Хмельной мед. Скорее, скорее!

Им, как девкам, его пить, вестимо, не полагалось. Потому Стиша и оглядывалась по сторонам, боясь, что кто-то увидит и расскажет матушке с отцом. То-то ей тогда не поздоровится!

Тряхнув косой, Отрада потянулась за чаркой, когда встретила насмешливый взгляд Храбра. Смутившись поначалу, она решительно поднесла ее к губам. Казалось бы, она сделала небольшой глоток, но губы будто обожгло огнем, а хмель мигом ударил в голову. Питный мед был невероятно крепким, и Отрада с недоверчивым удивлением уставилась на жениха. Храбр, наблюдавший за ней, хмыкнул удовлетворенно и забрал чарку, потянувшись за ней через стол. Весь его вид, говоривший, что не следовало ей пить, отчего-то веселил Отраду невероятно.

Но она уже чувствовала, как приятное тепло разливалось по телу, и как начинало покалывать кончики пальцев, и потому не стала ничего говорить. Ее рассеянный взгляд скользил по плечам и открытому лицу жениха — волосы удерживал плетеный ремешок. Из задумчивости ее вырвала Стояна: на поляне зажгли первые костры.

Девушки с парнями повскакивали с лавок и побежали вглубь поляны, подальше от леса. Отрада обернулась напоследок, вновь поймав взгляд Храбра, и тот едва заметно кивнул: мол, иди, я следом.

Но вовлечь его в веселую, быструю пляску али в хоровод у нее не получилось, как бы Отрада ни старалась. В стороне от громкой толпы, Храбр стоял и о чем-то негромко переговаривался с Белояром, все поглядывая на пляшущих. Он напоминал пса. Утомившегося за день, огромного, высокого в холке, с густой шерстью, развалившегося на заднем дворе в лучах заходящего солнца, смотревшего вокруг с легким прищуром. Кузнец казался спокойным, всем довольным — словом, еще ни разу его не видели таким.

Когда, утомившись, Отрада ступила в сторону, чтобы отдышаться и пригладить косу, то почувствовала легкое прикосновение к своим плечам: Храбр неслышно подошел к ней со спины. Яркие костры, что горели чуть поодаль, далеко вокруг себя разбрасывали тени. Одна из них легла на лицо кузнеца, спрятав его половину. В глазах Отрады же, напрочь, отразилось пляшущее пламя костров.

Она смотрела на жених, и он не отводил от нее своего взора, и коли с неба рухнул бы камень, даже это не заставило бы никого из них отвернуться. Не было больше ни поляны с кострами, ни громких криков и песен, ни людских голосов: ничего и никого не осталось вокруг них, лишь они вдвоем.

— Я выковал сундук, — охрипшим голосом сказал Храбр. — Чтобы схоронить самоцветы твоего отца.

Отрада кивнула и переплела с его ладонью, все еще лежавшей у нее на плече, свою ладонь.

— Идем, — позвала она, вдруг уразумев, что не хочет ни девичника, ни бани с подружками, ни громких песен-провожаний.

Ничего не хочет, кроме как быть вместе с мужчиной, который прижимал ее к своей груди, и она чувствовала исходивший от нее жар. Чуть повернув голову, она встретилась с Храбром взглядом. Он был ясным, несмотря на выпитые чарки, когда жених кивнул и увел ее, крепко держа за руку, с поляны.

В молчании, которое не было ни тягостным, ни давящим, они дошли до избы кузнеца, но не вошли в горницу через крыльцо, а свернули чуть вбок и оказались перед открытой дверью в клеть.

Отрада застыла на пороге, вглядываясь в темноту, пока Храбр прошел внутрь и запалил несколько лучин. Она увидела и ржаные снопы, и разостланную медвежью шкуру, и соболя с калачиками, что висели в каждом углу. На лавке вдоль стены стоял кувшин с медом, а подле него — одна чарка. Прямо напротив нее, рядом с дверью в клеть, лежал на земляном насыпном полу огромный кузнечный молот, доставшийся Храбру от отца, а тому — от его отца.

У Отрады перехватило дыхание, и она едва не попятилась. Не потому, что шла за Храбра против воли. Она испужалась, вдруг осознав, что вся прежняя жизнь вскоре останется за порогом этой клети. И больше не будет ничего, что было в ее девичестве: ни посиделок, ни веселой беготни, ни жарких разговоров со Стишей, ни купания в ручье с подружками.

Но и одиночества тоже больше не будет. Она станет мужатой женой, и появится человек, который вступится за нее, который не отвернется и защитит.

Совдлав с собой, Отрада шагнула вперед, притворив дверь клети, и даже полумрак не смог скрыть мелькнувшего в глазах Храбра облегчения. Он не торопил ее и стоял подле сооруженной постели, и лишь пристально глядел на нее, наблюдая за чувствами, мелькающими у нее на лице.

И все же, подойдя к жениху и почувствовав прикосновение к своим ладоням, она вздрогнула от неожиданности. Потом его пальцы коснулись ее остро очерченного подбородка и щек, медленно поглаживая. А потом Отрада оказалась у него на коленях, и они целовались на лавке, не помня себя.